Подполковник приложил к электронному замку двери радиорубки карточку с микрочипом, и дверь автоматически отъехала.
— Проходите, — пригласил техника Красовский и, войдя в Центр связи, вновь приложил к замку карточку — дверь вернулась на прежнее место.
Радист, сидевший в наушниках, не сразу заметил появление в рубке гостей. А когда заметил, снял наушники, вскочил с места и шумно приветствовал Красовского:
— Здравия желаю, товарищ подполковник!
— Тихо! Чего орешь так? — Красовский поднял к верху ладонь, усмиряя служебное рвение прапорщика-радиста, и пошутил: — Будешь так орать, тебя акустики на всех израильских подводных лодках услышат. А их всего три. Все три сюда и приплывут. Садись.
Прапорщик послушно сел на свое рабочее место.
— Ничего нового? — спросил подполковник.
— Никак нет! Никаких новых сообщений за время моего дежурства не было, товарищ подполковник.
— Отсутствие новостей уже хорошая новость, — прокомментировал офицер. — Так, давай с «Громобоем» свяжись.
— Но сейчас неурочное время для сеанса связи. Рация у них может быть отключена.
— А ты попробуй. А то вот технику нашему приспичило. Если не получится по рации, свяжись сначала по GSM.
Кузнецов, слушая эти не очень приятные для себя слова, нервно потирал за спиной руки.
Предположения радиста оправдались. На его позывные «Громобой» не ответил. Пришлось звонить по телефону. По нему разговоры не велись, но звонок был сигналом к тому, чтобы включить рацию.
Людмила, в чьи обязанности входило поддержание связи с «Эсмеральдой», откликнулась наконец, назвав свой псевдоним:
— Рысь на связи.
— Только быстро, — приказал подполковник технику Кузнецову. — Не рассусоливайте.
— Я мигом, — согласился техник и быстро заговорил в микрофон: — Люська, скажи Жорику, чтобы индикацию левого ТП проверил! Там собака порылась! Чует мое сердце, там!
Выпалив это, Кузнецов смущенно взглянул на подполковника, понимая, что сказал лишнее, и добавил в микрофон уже совсем тихо:
— Все.
— Ну, если в самом деле все, — не скрывая иронии, произнес Красовский, — тогда я вас не задерживаю.
Подполковник открыл дверь радиорубки и выпустил техника в показавшуюся после освещенного помещения кромешной темноту верхней палубы и запер дверь изнутри, оставшись наедине с радистом.
— Трофимыч? — услышал техник, когда, цепляясь за поручни ограждения, прошел несколько метров по направлению к люку, ведущему вниз. Его окликнул, судя по голосу, генерал Острохижа.
— Да! — отозвался техник.
Его глаза освоились в темноте, к тому же из-за туч выглянул тонкий серпик луны. Кузнецов разглядел фигуру генерала, а рядом с ним нескольких вооруженных автоматами матросов.
— Подожди, — сказал генерал. — Не торопись…
* * *
… В это время подполковник Красовский положил перед радистом маленькую бумажку с текстом, написанным по-английски.
— Настройся на вот эту волну, — подполковник подчеркнул ногтем написанную выше текста цифру на бумажке. — И передай эту фразу четыре раза с интервалом в одну минуту.
— Простой морзянкой? — уточнил радист.
— Простой морзянкой.
— Слушаюсь.
Радист, заглядывая в текст, стал работать ключом. В его голове возникли напевы, заученные, должно быть, на всю оставшуюся жизнь в радиошколе ФСБ. Инструктор вместо того, чтобы заставить учить курсантов сочетания точек и тире, научил выпевать слова, каждое из которых соответствовало определенной букве алфавита и начиналось с этой буквы:
— Таак Хи-ми-чи-те Есть Таак Хи-ми-чи-те У-нес-лоо, — пел про себя радист, начиная набирать английское предложение. Гласные в его словах-напевах были точками, двойные гласные — тире.
Он передал фразу три раза и начал выпевать ее про себя в четвертый раз, когда в рубку практически бесшумно вскочили один за другим два матроса с автоматами в руках, а вслед за ними вошел генерал Острохижа. Подполковник Красовский оглянулся на шум, и рука его скользнула вниз в карман брюк.
— Что происходит, генерал? Боевая тревога? — спросил он.
— Руку из кармана! Медленно! — приказал генерал. — И обе вверх.
Подполковник с нескрываемым удивлением на лице повиновался под стволами направленных на него автоматов. Он хорошо знал, что у морских спецназовцев отличная реакция.
— А что происходит, мы сейчас выясним, — почти благодушно сказал Острохижа.
— Покажи-ка, сынок, что ты сейчас передавал, — попросил он изумленного радиста.
— Вот, товарищ генерал, товарищ подполковник дал. По-английски написано. «The thunder-storm will be tomorrow in ten mornings»
— Интересно. По-английски, значит. Перевести можешь?
— Да, конечно, — радист вопросительно глянул на подполковника, но, не дождавшись от него никакой реакции, перевел на русский:
— Гроза начнется завтра в десять утра.
— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно констатировал генерал. — Да, Красовский. О тебе-то я подумал только пять минут назад. А до этого и в голову не могло прийти.
— Вы о чем, генерал? — пытался сохранить хладнокровие подполковник, но это ему явно не удавалось: он заметно побледнел, и на лбу у него выступила испарина, моментально отлакировав его лоб под светом стосвечовой лампы на потолке.
— Ладно тебе, Красовский. Прекрасно ты понимаешь, о чем речь. А если не понимаешь, то у тебя будет время, чтобы понять.
Острохижа кивнул спецназовцам:
— Обыскать, увести, посадить под замок.
Один из моряков прогладил ладонями бока и бедра подполковника и молча выудил из его брючного кармана небольшой плоский пистолет. Это был швейцарский «ЗИГ Зауэр П», разработанный специально для скрытого ношения работниками спецслужб стран НАТО.
Спецназовец, взяв в руки пистолет, не сдержал эмоций, воскликнув негромко:
— Ого!
Морячок сунул пистолет себе за ремень и тронул за плечо Красовского:
— Пошли.
— Это произвол! — выдавил из себя подполковник, но повиновался.
— Продолжай вахту, — приказал Острохижа радисту. — Я к тебе еще зайду. А сейчас мне извиниться надо. Такого человека подозревал. Простить себе не могу.
37
— Ну, у деда нашего нюх, — с восхищением произнес Иванисов, после того как проверил цифровую индикацию на холостом режиме, а затем, вскрывая последовательно ремонтные люки, обследовал левый топливопровод. — Ай да Трофимыч! На таком расстоянии диагноз поставил. Ведь сгореть на фиг могли! Молодец дед! Просто молодец!
