Король наклонился поцеловать дочь; на самом деле он хотел скрыть стыд, Мария-Антуанетта с глубоким отвращением сорвала эту кокарду, не думая о том, что ранит в самое сердце народ, который может однажды отомстить ей за дворянскою спесь – Бросьте это, сударь, бросьте, – сказала она. И она швырнула кокарду на ступени, и все, кто провожал короля в его покои, прошли по ней Это страшное происшествие заглушило в королеве весь супружеский восторг. Она незаметно поискала глазами г-на де Шарни, который стоял вытянувшись во фрунт.
– Благодарю вас, сударь, – сказала она ему, когда он после секундного колебания поднял на нее глаза и их взгляды встретились, – благодарю вас, вы достойно сдержали слово.
– С кем это вы говорите? – спросил король.
– С господином де Шарни, – храбро ответила она.
– Да, бедный Шарни, ему было очень нелегко пробраться ко мне. А кстати.., что-то я не вижу Жильбера? – прибавил он.
Королева, усвоившая вечерний урок, поспешила переменить разговор:
– Ваше величество, пожалуйте к столу. Господин де Шарни, – обратилась она к графу, – сходите за госпожой графиней де Шарни и приходите вдвоем. Поужинаем в тесном кругу.
Она сказала это по-королевски. Но она невольно вздохнула, увидев, как Шарни тотчас повеселел.
Глава 40.
ФУЛОН
Бийо был на седьмом небе.
Он взял Бастилию; он вернул свободу Жильберу; он был замечен Лафайетом, который обращался к нему по имени.
Наконец, он видел похороны Фулона.
Немногие в ту эпоху снискали такую ненависть, как Фулон; только один человек и мог с ним соперничать: его зять г-н Бертье де Савиньи.
После взятия Бастилии гнев народный обрушился на них.
Фулон был казнен, а Бертье сбежал.
Всеобщую неприязнь к Фулону довершило то, что после отставки Неккера он согласился занять место «добродетельного женевца», как называли Неккера, и три дня занимал пост министра финансов.
Поэтому на его похоронах так весело пели и плясали.
У кого-то даже появилась мысль вынуть труп и» Гроба и повесить; но Бийо, взобравшись на каменную тумбу, произнес речь об уважении к покойникам, и катафалк продолжал свой путь.
Что касается Питу, он перешел в разряд героев.
Питу стал другом г-на Эли и г-та Юллена, которые удостаивали его чести исполнять их поручения.
Кроме того, он был доверенным лицом Бийо, Бийо, который, как мы уже сказали, был отмечен Лафайетом и которому за его могучие плечи и геркулесовы кулаки Лафайет доверял иногда охрану своей безопасности.
После путешествия короля в Париж Жильбер, который благодаря Неккеру познакомился с главами Национального собрания и городской управы, неустанно пестовал юную революцию.
Теперь ему было решительно не до Бийо и Питу, и они, оставшись без призора, со всем пылом устремились на собрания, где третье сословие обсуждало вопросы высокой политики.
Наконец однажды, после того как Бийо битых три часа излагал выборщикам свои мнения о наилучших способах снабжения Парижа продовольствием и, устав от собственных речей, но в глубине души радуясь, что говорил как настоящий трибун, с наслаждением отдыхал под монотонный гул чужих выступлений, которые старался не слушать, прибежал Питу, ужом проскользнул в зал заседаний Ратуши и взволнованным голосом, обыкновенно ему вовсе не свойственным, воскликнул:
– О, господин Бийо! Дорогой господин Бийо!
– Ну что там еще?
– Важная новость!
– Хорошая новость?
– Потрясающая новость.
– Какая же?
– Вы ведь знаете, я пошел в клуб Добродетельных, что у заставы Фонтенбло.
– И что же?
– Так вот! Там говорили совершенно невероятные вещи.
– Какие?
– Оказывается, этот негодяи Фулон только притворился мертвецом и сделал вид, что его похоронили.
– Как притворился мертвецом? Как сделал вид, что его похоронили? Он, черт возьми, в самом деле мертв, я сам видел, как его хоронили.
– А вот и нет, господин Бийо, он живехонек.
– Живехонек?
– Как мы с вами.
– Ты сошел с ума!
– Дорогой господин Бийо, я не сошел с ума. Изменник Фулон, враг народа, пиявка, сосущая кровь Франции, грабитель, не умер.
– Но я же говорю тебе, что он умер от апоплексического удара, я повторяю тебе, что был на его похоронах и даже не дал вытащить его из гроба и повесить.
– А я его только что видел живым!
– Ты?
– Вот как вас вижу, господин Бийо. Похоже, умер кто-то из его слуг, и негодяй велел похоронить его как дворянина. О, все открылось; он это сделал, боясь мести народа.
– Расскажи все по порядку, Питу.
– Давайте-ка выйдем в коридор, господин Бийо, там нам будет вольготнее.
Они вышли из зала и дошли до вестибюля.
– Прежде всего, – сказал Питу, – надо узнать, здесь ли господин Байи?
– Будь спокоен, он здесь.
– Хорошо. Итак, я был в клубе Добродетельных людей, где слушал речь одного патриота. И знаете, он говорил по-французски с ошибками! Сразу видно, что он не был учеником аббата Фортье.
– Продолжай, – сказал Бийо, – ты прекрасно знаешь, что можно быть патриотом и не уметь ни читать, ни писать.
– Это верно, – согласился Питу. – И тут вдруг вбежал запыхавшийся человек с криком: «Победа, победа! Фулон не умер, Фулон жив: я его видел, я его нашел». Все отнеслись к этому, как вы, папаша Бийо, никто не хотел верить. Одни говорили: «Как, Фулон?» Другие говорили: «Полноте! – Помилуйте». Третьи говорили: «Ну, раз уж ты такой прыткий, нашел бы заодно и его зятя Бертье».
– Бертье! – вскричал Бийо.
– Да, Бертье де Савиньи, вы ведь его знаете, это наш Компьенский интендант, друг господина Изидора де Шарни.
– Конечно, тот, который всегда так груб со всеми и так любезен с Катрин.
– Он самый, – ответил Питу, – ужасный обирала, еще одна пиявка, сосущая кровь французского народа, изверг рода человеческого, «позор цивилизованного мира», как говорит добродетельный Лустало.
– Дальше, дальше! – требовал Бийо.
– Ваша правда, – сказал Питу, – ad eventum festina, что означает, дорогой господин Бийо: торопись к развязке. Так вот, я продолжаю: этот человек вбегает в клуб Добродетельных и кричит: «Я нашел Фулона, я его нашел!» Поднялся страшный шум.
– Он ошибся! – прервал твердолобый Бийо.
– – Он не ошибся, я сам видел Фулона.
– – Ты сам видел, своими глазами?
– Своими глазами. Имейте терпение.
