Все эти невзгоды неминуемо сломили бы королеву, если бы не политические заботы. Тот, чьи члены разбиты усталостью, не жалуется на то, что ложе слишком жесткое.
Так жила королева по возвращении короля в Версаль и до того дня, когда она всерьез вознамерилась проявить свое всевластие. Потому что в гордыне своей она объясняла свои любовные неудачи неудачами политическими.
Для этого деятельного ума мыслить означало действовать. Она не мешкая принялась за дело.
Увы! Дело, за которое она взялась, погубило ее.
Глава 47.
ФЛАНДРСКИЙ ПОЛК
Все эти события, которые мы видели, были цепью неблагоприятных для королевы случайностей, и твердая и ловкая рука могла все исправить. Нужно было только собраться с силами.
Видя, что парижане превратились в воинов и, судя по всему, рвутся в бой, королева решила показать им, что такое настоящая война.
«Доселе они имели дело с калеками из Бастилии да с нерешительными швейцарцами, нуждавшимися в подкреплении; мы им покажем, что такое один-два образцовых полка, преданных королю и хорошо обученных.
Наверно, где-нибудь есть такие полки, которые уже подавляли бунты и проливали кровь во время гражданской войны. Мы призовем один из таких полков, самый прославленный. Тогда парижане поймут, что единственное их спасение – в послушании».
Это было после всех распрей в Национальном собрании по поводу королевского вето. Король два месяца боролся за то, чтобы вернуть себе обломок верховной власти; вместе с министерством и Мирабо он пытался подавить взрыв республиканских чувств и воспрепятствовать свержению королевской власти во Франции.
Королева истощила свои силы в этой борьбе, истощила прежде всего потому, что увидела: король терпит поражение.
Король утратил в этой битве всю свою власть и остатки народной любви. Королева приобрела прозвище, кличку.
То было одно из этих непривычных и потому сладостных для простого люда слов, слово, которое еще не перешло в разряд бранных, но которому предстояло стать самым страшным из ругательств; остроумное словцо, позже превратившееся в кровавое.
Королеву окрестили госпожа Вето.
Это имя на крыльях революционных песенок долетело до Германии, где ужаснуло подданных и друзей тех, кто, посылая во Францию немецкую королеву, имел право удивляться, что ее прозвали Австриячка.
Это имя, повторяемое в дни резни обезумевшей толпой, заглушало предсмертные крики, отвратительные агонии жертв.
Марию-Антуанетту именовали госпожа Вето вплоть до того дня, когда ее стали называть вдова Капет.
Она уже в третий раз меняла имя. Сначала она была Австриячкой, потом – госпожой Дефицит.
Королева пыталась привлечь на свою сторону друзей, убеждая их, что им также грозит опасность, но добилась лишь того, что шестьдесят тысяч человек потребовали паспорта.
Шестьдесят тысяч именитых граждан Парижа и Франции уехали, чтобы присоединиться за границей к друзьям и родным королевы.
Этот отъезд поразил королеву.
Поэтому отныне она не помышляла ни о чем, кроме подготовки к бегству, бегству, которое в случае нужды будет поддержано войсками, спасительному бегству, которое позволило бы преданным слугам короля, оставшимся во Франции, начать гражданскую войну, иными словами, покарать революционеров.
План был неплох. И он наверняка удался бы; но за спиной королевы стоял злой гений.
Странное дело! У этой женщины было немало преданных слуг, но среди них не нашлось таких, что умеют держать язык за зубами.
В Париже проведали, что она собирается бежать, прежде, чем сама она окончательно решилась на этот шаг.
Мария-Антуанетта и не заметила, что как только план ее стал известен, он сделался неосуществим.
Тем временем на Париж форсированным маршем шел полк, известный своими верноподданническими чувствами, – Фландрский полк.
Этот полк был затребован городскими властями Версаля, которые, обессилев от бесконечных караулов, от неусыпных наблюдений за дворцом, постоянно находившимся под угрозой, раздачи продовольствия и беспрерывных мятежей, нуждались в более сильном подкреплении, нежели национальная гвардия и милиция.
Замку было уже довольно трудно обороняться.
Итак, Фландрский полк приближался, и чтобы народ отнесся к нему с должным почтением, ему решили устроить почетный прием.
Адмирал д'Эстен собрал офицеров Национальной гвардии всех корпусов, находящихся в Версале, и выступил ему навстречу.
Фландрский полк торжественно вступил в Версаль со своими пушками, артиллерией и обозом.
Его появление собрало толпу молодых дворян, не принадлежащих ни к какому роду войск. Они изобрели себе особую форму одежды, объединились со всеми нестроевыми офицерами, со всеми кавалерами ордена Людовика Святого, которых опасность или предусмотрительность привели в Версаль; оттуда они наезжали в Париж, и парижане с большим удивлением смотрели на этих новоиспеченных врагов, наглых, гордых своей посвященностью в тайну, которую они', впрочем, были уже готовы разболтать.
Теперь король мог уехать. Его бы защищали, охраняли во время пути, и быть может, парижане, еще несведущие и не готовые к бою, беспрепятственно пропустили бы его.
Но злой гений Австриячки не дремал.
Льеж восстал против императора, и занятой этим восстанием Австрии было не до французской королевы.
Мария-Антуанетта, впрочем, проявила деликатность и решила не вмешиваться.
Однако толчок событиям был дан, и они продолжали развиваться с молниеносной быстротой.
После торжественного приема, устроенного Фландрскому полку, личная охрана короля решила дать в честь офицеров этого полка обед.
Праздничный обед был назначен на 1 октября. Приглашена была вся местная знать.
В чем, собственно, было дело? В том, чтобы побрататься с солдатами Фландрского полка? Что ж, разве зазорно было побрататься солдатам, если округа и провинции братались меж собой?
Разве конституция запрещала дворянам брататься?
Король еще был хозяином своих полков и единолично ими командовал. Он был единоличным владельцем Версальского замка. Он один имел право принимать в нем кого хотел.
Отчего ему было не принять храбрых солдат и дворян, прибывших из Дуэ, где они «вели себя достойным образом»?
Это было в порядке вещей. Никто не удивился и тем более не встревожился.
Этой трапезе предстояло скрепить дружбу, которую должны питать друг к другу все части французской армии, призванной защищать разом свободу и королевскую власть.
Впрочем, знал ли король о назначенном обеде?
С начала событий король, благодаря своей покладистости, приобрел свободу и ни во что не вмешивался; с него сняли бремя дел. Он больше не хотел править, поскольку правили за него, но он не собирался скучать целыми днями.
