Бийо удивленно смотрел на доктора:
– Что вы хотите сказать, господин Жильбер?
– Что я хочу сказать, олух царя небесного? Сейчас объясню: я хочу сказать, что вы проснулись при первых же звуках отдаленной бури, поняли, что буря эта готова обрушиться на Версаль, побежали к Лафайету и разбудили этого господина, спавшего крепким сном.
– Проклятье! Еще бы ему не спать: он двенадцать часов не слезал с коня; он целые сутки не спал.
– Что вы проводили его в замок, – продолжал Жильбер, – и толкнули в гущу убийц с криком: «Назад, мерзавцы, пришел мститель!»
– А ведь и правда, – сказал Бийо, – я все это сделал.
– Вот видишь, Бийо, ты сделал очень много, мой друг; ты не мог спасти этого юношу, но зато ты, быть может, не дал убить короля, королеву и их детей! Неблагодарный, ты хочешь оставить службу родине как раз тогда, когда родина тебя вознаграждает.
– Но кто будет знать о том, что я сделал, раз даже я сам об этом не подозревал?
– Ты и я, Бийо; разве этого мало? Бийо секунду подумал; потом протянул свою загрубелую руку доктору:
– Да, вы правы, господин Жильбер. Но вы же знаете, что человек слабое, себялюбивое, непостоянное создание; один вы, господин Жильбер, сильны, великодушны и постоянны. Что вас таким сделало?
– Несчастье, – ответил Жильбер с улыбкой, в которой было больше горечи, чем в самых горючих слезах.
– Странно, – сказал Бийо, – я думал, несчастье озлобляет людей.
– Оно озлобляет только слабых людей.
– А если несчастье сделает злым меня?
– Быть может, ты станешь несчастным, но ты никогда не станешь злым, Бийо.
– Вы уверены?
– Я ручаюсь за тебя.
– Тогда… – сказал Бийо со вздохом.
– Тогда? – переспросил Жильбер.
– Тогда я остаюсь; но я знаю, что еще не раз испытаю приступ слабости.
– Я всякий раз буду рядом, чтобы поддержать тебя.
– Значит, так тому и быть, – вздохнул фермер. Потом, бросив последний взгляд на тело барона де Шарни, которое слуги укладывали на носилки, он произнес:
– И все же маленький Жорж де Шарни был так хорош, когда скакал на своей серой лошадке, с корзинкой в одной руке и кошельком – в другой!
Глава 57.
О ТОМ, КАК ПИТУ И СЕБАСТЬЕН ЖИЛЬБЕР ОТПРАВИЛИСЬ В ПУТЬ, КАК ОНИ ШЛИ И КАК ДОВРАЛИСЬ ДО ВИЛЛЕР-КОТРЕ
Мы видели, при каких обстоятельствах задолго до того времени, до которого мы дошли в своем повествовании, Питу и Себастьен Жильбер отправились в деревню.
Поскольку мы намереваемся ненадолго оставить главных героев нашей истории, чтобы последовать за двумя юными путешественниками, мы надеемся, что читатели позволят нам описать в подробностях их отъезд, дорогу, которой они шли, и их приход в Виллер-Котре, который, по глубокому убеждению Питу, без них обоих решительно опустел.
Жильбер послал Питу за Себастьеном.
Для этого Питу посадили в фиакр. Себастьена поручили заботам Питу, а Питу поручили заботам кучера.
Через час фиакр привез назад Питу, а Питу привез с собой Себастьена.
Жильбер и Бийо ждали их в квартире, которую они наняли на улице Сент-Оноре, немного выше церкви Успения.
Жильбер объявил сыну, что тот должен немедля уехать вместе с Питу и спросил, хочется ли ему вновь оказаться в лесах, которые он так любил.
– Да, отец, – ответил мальчик, – если вы будете навещать меня в Виллер-Котре или я смогу приезжать к вам в Париж.
– Не беспокойся, дитя мое, – сказал Жильбер, целуя сына в лоб. – Ты же прекрасно знаешь, что теперь я не смогу жить, не видясь с тобой.
Что до Питу, то он зарделся от радости при мысли, что они уедут в этот же вечер.
А когда Жильбер вложил ему в одну руку две ладошки Себастьена, а в другую – десяток луидоров по сорок восемь ливров каждый, он побледнел от счастья.
Длинный перечень советов доктора Жильбера, касавшихся в первую очередь гигиены, был выслушан с благоговением.
Себастьен потупил свои большие глаза, в которых стояли слезы.
Питу взвешивал и пересыпал монеты в своем бездонном кармане.
Жильбер вручил Питу, облеченному полномочиями гувернера, письмо.
Оно было адресовано аббату Фортье. Когда доктор закончил свою напутственную речь, слово взял Бийо.
– Господин Жильбер, – сказал он, – доверил тебе разум Себастьена, я же доверяю тебе его тело. У тебя есть кулаки; если понадобится, смело пускай их в ход.
– Слушаюсь, – сказал Питу, – кроме того, у меня есть сабля.
– Не злоупотребляй ею, – предостерег Бийо.
– t – Я буду милосердным, – ответил Питу, – clemens его.
– Можешь быть героем, – разрешил простодушный Бийо.
– Теперь, – сказал Жильбер, – остается только решить, как вам добраться до Виллер-Котре.
– О! – воскликнул Питу. – От Парижа до Виллер-Котре всего восемнадцать миль, мы будем идти и всю Дорогу разговаривать.
Себастьен взглянул на отца, словно спрашивая его, интересно ли разговаривать с Питу на протяжении восемнадцати миль.
Питу перехватил его взгляд:
– Мы будем говорить по-латыни, и нас примут за ученых.
Это была его мечта. Невинное создание! Сколько других пареньков с десятью двойными луидорами в кармане сказали бы: «Мы накупим пряников». Жильбер на мгновение заколебался. Он посмотрел на Питу, потом на Бийо.
– Я понимаю, – сказал Бийо. – Вы спрашиваете себя, хороший ли Питу проводник и можно ли ему доверить ребенка.
– О! – сказал Жильбер. – Я вверяю ребенка не ему.
– А кому же?
Жильбер посмотрел вверх; он еще не окончательно порвал с вольтерьянством и не решился ответить: «Богу».
Но этот взгляд был достаточно красноречив. В конце концов решили принять план Питу, который обещал юному Жильберу увлекательное и не слишком утомительное путешествие, и пуститься в дорогу на следующее утро.
Жильбер мог бы отправить сына в Виллер-Котре дилижансом, которые как раз начали ездить от Парижа до границы, или даже в своей карете; но мы знаем, как его тревожила мечтательность маленького Себастьена, а ничто так не располагает к тому, чтобы предаваться грезам, как быстрая езда и стук колес.
Поэтому он ограничился тем, что проводил мальчиков до Бурже, а там, указав широким жестом на уходящую вдаль дорогу, освещенную ласковым солнцем и окаймленную деревьями, сказал:
– Идите!
И Питу пошел, уводя с собой Себастьена; мальчик много раз оборачивался и посылал воздушные поцелуи Жильберу, который, скрестив руки на груди, продолжал стоять на том самом месте, где расстался с сыном, и провожал его глазами, как провожают глазами чудное видение.
