Мальчик не последовал за ним; в полном изнеможении он опустился на скамью и погрузился в раздумья.
Во дворе Жильбер застал Бийо и Питу, которые, подкрепив свои силы, посвящали аббата Берардье в подробности взятия Бастилии.
Доктор дал ректору последние наставления насчет воспитания Себастьена и вместе с обоими своими спутниками сел в фиакр.
Глава 21.
ГОСПОЖА ДЕ СТАЛЬ
Когда Жильбер вновь уселся в фиакр рядом с Бийо и напротив Питу, он был бледен; на лбу его блестели капельки пота.
Впрочем, не такой он был человек, чтобы долго оставаться во власти чувств. Устроившись в углу экипажа, он прижал обе руки ко лбу, словно хотел загнать глубоко внутрь роящиеся в уме мысли; несколько минут он просидел неподвижно, а когда опустил руки, на лице его, вновь сделавшемся совершенно невозмутимым, не осталось и следа, тревог.
– Итак, вы говорите, дорогой господин Бийо, что король дал барону де Неккеру отставку? – спросил он у фермера.
– Да, господин доктор.
– И что эта отставка в какой-то мере послужила причиной парижских волнений?
– В очень большой.
– Вы сказали также, что господин де Неккер немедля покинул Версаль.
– Он получил письмо за обедом, а час спустя уже катил в сторону Брюсселя.
– Где же он теперь?
– Там, куда направлялся.
– Вы не слышали, делал ли он остановки по дороге?
– Да, говорят, что он остановился в Сент-Уэне, чтобы попрощаться со своей дочерью, госпожой де Сталь.
– Госпожа де Сталь уехала вместе с ним?
– Я слышал, что его сопровождала только жена.
– Кучер, – приказал Жильбер, – остановите меня возле первой же лавки готового платья.
– Вы хотите переодеться? – спросил Бийо.
– Да, клянусь честью! Мое платье слишком сильно пропиталось запахами Бастилии – в таком виде не пристало появляться перед дочерью изгнанного министра. Поройтесь в карманах, может быть, там найдется для меня несколько луидоров?
– Ох-ох-ох! – сказал фермер, – сдается мне, что вы оставили кошелек в Бастилии?
– Этого требовал устав, – с улыбкой согласился Жильбер, – Все ценные вещи сдаются в канцелярию.
– И остаются там навечно, – добавил фермер, протягивая доктору на своей широкой ладони два десятка луидоров.
Жильбер взял десять луидоров. Через несколько мину г фиакр остановился перед лавкой старьевщика, каких в ту пору было в Париже еще немало. Жильбер сменил фрак, износившийся во время заключения, на чистый черный фрак, похожий на те, в которых посещали Национальное собрание господа депутаты от третьего сословия.
Цирюльник и чистильщик сапог довершили туалет доктора.
Кучер направил лошадей в сторону парка Монсо, а затем по внешним бульварам довез доктора и его спутников до Сент-Уэна.
Когда часы на колокольне церкви Дагобера пробили семь, Жильбер был уже у ворот дома господина де Неккера.
В доме этом, где прежде всегда шумели многочисленные гости, царило теперь безмолвие, которое нарушил стуком колес лишь экипаж доктора.
Однако тишина эта ничем не напоминала меланхолию заброшенных замков, сумрачное уныние домов, на чьих владельцев легла печать изгнания. Ставни были закрыты, садовые дорожки пусты, однако ничто не свидетельствовало о поспешном и горестном бегстве.
Вдобавок во всем восточном крыле ставни были открыты, и, когда Жильбер направился туда, ему навстречу вышел лакей в ливрее г-на де Неккера.
Лакей подошел к воротам, и между ним и доктором состоялся следующий диалог:
– Друг мой, господина де Неккера нет дома?
– Нет, господин барон в субботу уехал в Брюссель.
– А госпожа баронесса?
– Уехала вместе с господином бароном.
– А госпожа де Сталь?
– Госпожа де Сталь дома. Но я не знаю, сможет ли она вас принять; теперь время ее прогулки.
– Отыщите ее, прошу вас, и скажите ей, что ее спрашивает доктор Жильбер.
– Я узнаю, в доме госпожа де Сталь или в саду. Если она дома, то, без сомнения, примет господина Жильбера, но во время прогулки мне приказано ее не беспокоить.
– Прекрасно. Ступайте, прошу вас.
Лакей открыл ворота, и Жильбер вошел.
Бросив подозрительный взгляд на экипаж, привезший доктора, и на странные физиономии его спутников, лакей запер ворота и скрылся в доме, покачивая головой, как человек, отказывающийся понимать происходящее, но отказывающий также и всем остальным в способности пролить свет на то, что покрыто мраком для него самого.
Жильбер ждал лакея у ворот. Минут через пять лакей вернулся.
– Госпожа баронесса прогуливается, – сказал он и поклонился, намереваясь выпроводить непрошеного гостя. Но доктор не сдавался.
– Друг мой, – сказал он лакею, – благоволите, прошу вас, нарушить приказ и доложить обо мне госпоже баронессе; скажите ей, что я – Друг маркиза де Лафайета.
Имя это наполовину разрушило сомнения лакея, а полученный от доктора луидор довершил дело.
– Входите, сударь, – сказал лакей.
Жильбер пошел за ним. Лакей провел его в парк.
– Вот любимый уголок госпожи баронессы, – сказал лакей, остановившись перед садовым лабиринтом. – Благоволите обождать здесь.
Минут через десять листва зашуршала, и из лабиринта вышла женщина лет двадцати трех – двадцати четырех, высокая, с наружностью скорее величественной, чем грациозной.
Она, казалось, была удивлена молодостью гостя.
Вдобавок, внешность Жильбера была слишком замечательна, чтобы оставить равнодушной такую проницательную наблюдательницу, как г-жа де Сталь.
Мало кто мог похвастать столь правильными чертами лица – чертами, которым могучая воля сообщала выражение исключительной непреклонности. Труд и страдания сделали взгляд прекрасных глаз доктора, от природы столь красноречивых, сумрачным и жестким, отняв у него то смятение, что составляет одно из главных очарований юности.
В углу тонких губ пролегла глубокая, пленительная и таинственная складка, являющаяся, если верить физиогномистам, признаком осторожности. Качеством этим Жильбер, казалось, был обязан не природе, но одному лишь времени и ранней опытности.
Широкий и округлый лоб с небольшой залысиной, окаймленный прекрасными черными волосами, давно уже не знавшими пудры, обличал глубокие познания и ясный ум, большое трудолюбие и живое воображение. Из-под бровей Жильбера, густых, как и у его учителя Руссо, сверкали глаза – средоточие его личности, Итак, несмотря на свое скромное платье, Жильбер показался будущей сочинительнице «Коринны» человеком замечательной красоты и замечательного изящества; это впечатление подкрепляли длинные белые руки, маленькие ступни и стройные, но сильные ноги.
