– Триста спартанцев, господин де Шарни, победили армию Ксеркса, не так ли?
– Да, но сегодня на месте трехсот спартанцев – восемьсот тысяч парижан, а на месте армии Ксеркса – ваши пятьдесят тысяч солдат.
Побагровев от гнева и стыда, королева воздела кулаки к небу.
– О, пусть я лишусь трона, пусть ваши пятьсот тысяч парижан растерзают меня в клочья, лишь бы мне не слышать подобных речей от человека из рода де Шарни, моего слуги!
– Если этот человек говорит вам подобные вещи, государыня, значит, он видит в этом свой долг, ибо в жилах этого де Шарни нет ни капли крови, которая не была бы достойна его предков и не принадлежала бы вам.
– В таком случае пусть он идет вместе со мной на Париж и вместе со мной погибнет.
– Погибнет с позором, – подхватил граф, – не оказав сопротивления. Мы даже не сможем начать сражение, мы растворимся в ночи, как филистимляне или амаликитяне. Идти на Париж! Да знаете ли вы, что в тот час, когда мы войдем в Париж, дома обрушатся на нас, словно волны Красного моря на фараона; имя ваше будет проклято французами, а дети зарезаны, как волчата.
– Как же мне погибнуть, граф? – надменно спросила королева. – Научите, молю вас.
– Как гибнут жертвы, государыня, – почтительно отвечал де Шарни, – как гибнут королевы, улыбаясь и прощая тем, кто отнимает у них жизнь. Ах, если бы у вас было пять сотен тысяч таких слуг, как я! Тогда я сказал бы вам: «Уедем нынче же ночью, и завтра вы воцаритесь в Тюильри, завтра вы возвратите себе трон!»
– О! – вскричала королева. – Неужели вы, моя последняя надежда, отчаялись в победе?
– Да, государыня, я отчаялся, ибо вся Франция поддерживает Париж, ибо ваша армия, даже если она победит в Париже, не сумеет совладать с Лионом, Руаном, Лиллем, Страсбургом, Нантом и сотней других ощетинившихся городов. Будем мужественны, государыня, спрячем шпагу в ножны!
– А я-то старалась собрать вокруг себя самых отважных воинов, а я-то пыталась вдохнуть мужество в их сердца! – воскликнула королева.
– Если вы не согласны со мной, государыня, прикажите – и этой же ночью мы двинемся на Париж. Вам стоит сказать одно-единственное слово.
В голосе графа звучало такое самоотвержение, что королева испугалась сильнее, чем если бы он проявил строптивость; в отчаянии, не в силах совладать с собственным надменным нравом, она бросилась на софу.
Наконец, подняв голову, она спросила:
– Граф, вам угодно, чтобы я ничего не предпринимала?
– Я имею честь дать вашему величеству именно такой совет.
– Я послушаюсь вас. Возвращайтесь на свой пост.
– Увы, государыня, вы гневаетесь на меня? – спросил граф, глядя на королеву печальными глазами, в которых светилась неизъяснимая любовь.
– Нет. Дайте руку.
Граф с поклоном протянул королеве руку.
– А я забыла вас побранить, – сказала Мария-Антуанетта, пытаясь улыбнуться.
– За что, государыня?
– Как же: ваш брат служит мне, а я ничего об этом не знала.
– Я вас не понимаю.
– Нынче вечером молодой офицер гусарского полка Бершени…
– Это мой брат Жорж!
– Отчего же вы никогда ни словом не обмолвились об этом юноше? Отчего он имеет такой низкий чин?
– Оттого, что он еще совсем юн и неопытен, оттого, что он не заслужил права командовать, оттого, наконец, что если вашему величеству было угодно снизойти до меня, носящего имя де Шарни, и почтить меня своей дружбой, это отнюдь не означает, что мои родственники должны делать карьеру в ущерб множеству отважных молодых людей, куда более достойных, нежели мои братья.
– Значит, у вас есть и другие братья?
– Да, нас три брата, и все готовы умереть за ваше величество.
– А третий брат ни в чем не нуждается?
– Ни в чем, государыня; мы имеем счастливую возможность принести в жертву вашему величеству не только жизнь, но и состояние.
В тот самый миг, когда граф, с трепетом взирая на свою изящную и величавую покровительницу, произносил эти слова, а королева внимала ему, потрясенная его предупредительностью и бескорыстием, из соседней комнаты донесся стон, заставивший их обоих вздрогнуть.
Королева поднялась, подбежала к двери, открыла ее и громко вскрикнула.
На ковре корчилась в ужасных судорогах какая-то женщина.
– Ах! Это графиня! – прошептала Мария Антуанетта на ухо графу. – Неужели она слышала наш разговор?
– Нет, ваше величество, – отвечал граф. – Иначе она дала бы вам знать о своем присутствии.
И, бросившись к Андре, он поднял ее с ковра и прижал к себе.
Королева, бледная, снедаемая тревогой, холодно смотрела на них, не двигаясь с места.
Глава 29.
ТРОЕ
Андре постепенно оживала; она не знала, откуда пришла помощь, но чутье подсказывало ей, что рядом кто-то есть, Ухватившись за нежданную опору, она встала.
Да, телесные силы возвращались к ней, но не сознание; еще несколько минут все качалось и плыло у нее перед глазами, словно в полусне.
Пробудив ее к жизни физической, Шарни старался пробудить ее к жизни духовной.
Наконец широко раскрытые, блуждающие глаза остановились на нем и, в полубреду, не узнавая поддерживающего ее человека, Андре вскрикнула и резко оттолкнула его.
Все это время королева старательно отводила глаза; она, женщина, она, которой подобало утешить, ободрить страдалицу, отвернулась от нее.
Шарни подхватил отчаянно отбивавшуюся Андре на руки и обернувшись к королеве, чопорно и безучастно стоявшей в стороне, сказал:
– Простите, ваше величество; без сомнения, произошло нечто чрезвычайное. Госпожа да Шарни не склонна к обморокам, и сегодня я впервые вижу ее без чувств.
– Неужели ей так дурно? – спросила королева, смутно подозревая, что Андре слышала весь разговор.
– Да, ей, верно, сделалось дурно, – ответил граф, – поэтому я прошу у вашего величества позволения отвезти ее домой. Там о ней позаботятся.
– Ступайте, – сказала королева и дернула за шнурок звонка.
Но, услыхав колокольчик, Андре встрепенулась и воскликнула в бреду:
– О, Жильбер! О, этот Жильбер! При звуке этого имени королева вздрогнула, а изумленный граф опустил жену на софу. Дверь открылась, вошел слуга.
– Ты уже не нужен, – сказала королева и знаком отослала его.
Когда слуга вышел, королева и граф внимательно поглядели на Андре. Глаза ее были закрыты, казалось, она вновь погрузилась в беспамятство.
Господин де Шарни, стоя на коленях перед софой, поддерживал жену, чтобы она не упала.
