– Жильбер! – повторила королева. – Кто это?
– Хорошо бы выяснить.
– Я уже слышала это имя, – сказала Мария-Антуанетта, – и, кажется, как раз от графини.
Андре, даже в полуобмороке почувствовав, что королева может вспомнить нечто для нее опасное, открыла глаза, воздела руки горе и с трудом встала.
Ее взгляд, уже осмысленный, упал на г-на де Шарни. Она узнала мужа, и глаза ее засветились лаской.
Но, словно считая это невольное проявление чувств недостойным ее спартанской души, Андре отвела глаза и заметила королеву.
Она поклонилась Марии-Антуанетте.
– О Боже! Что с вами, сударыня? – спросил г-н де Шарни. – Вы так меня испугали: вы, такая сильная, такая храбрая, и вдруг упали в обморок?
– Ах, сударь, – отвечала она, – в Париже творятся такие страшные дела; уж если даже мужчины трепещут, то женщине простительно лишиться чувств. Вы уехали из Парижа! О, вы поступили правильно.
– Великий Боже! Графиня, – сказал Шарни с сомнением в голосе, – неужели все это из-за меня?
Андре снова взглянула на мужа и королеву, но ничего не ответила.
– Разумеется, граф. Какие могут быть сомнения? – заметила Мария-Антуанетта. – Графиня ведь не королева; она вправе тревожиться за мужа.
Шарни уловил в этой фразе затаенную ревность.
– Но, ваше величество, – возразил он, – я совершенно уверен, что графиня больше испугалась за вас, чем за меня.
– Но скажите наконец, – потребовала Мария-Антуанетта, – как вы сюда попали и почему потеряли сознание?
– Этого я не могу вам объяснить, ваше величество. Я и сана этого не знаю; но за последние три дня мы так устали, так измучились, что, мне кажется, нет ничего менее странного, чем женщина, упавшая в обморок.
– Вы правы, – тихо сказала королева, видя, что Андре никак не хочет открывать свою тайну.
– Ведь у вашего величества тоже слезы на глазах, – продолжала Андре с удивительным спокойствием, не покидавшим ее с той минуты, как она пришла в себя, и тем более неуместным в ее щекотливом положении, ибо было сразу заметно, что оно притворное и скрывает совершенно естественные человеческие чувства.
На сей раз графу послышалась в словах жены ирония, та самая, что мгновение назад звучала в словах королевы.
– Сударыня, – обратился он к Андре с необычной строгостью в голосе, – неудивительно, что на глаза королевы навернулись слезы, королева любит свой народ, а народ пролил кровь.
– По счастью, Бог вас уберег и ваша кровь не пролилась, сударь, – сказала Андре так же холодно и бесстрастно.
– Впрочем, мы говорим не о ее величестве, сударыня, мы говорим о вас; вернемся к вашим делам, ее величество извинит нас.
Мария-Антуанетта едва заметно кивнула.
– Вы испугались, не так ли?
– Я?
– Вам сделалось дурно, не отпирайтесь; с вами что-то случилось? Что? Расскажите же нам.
– Вы ошибаетесь, сударь.
– Вас кто-то обидел? Это был мужчина? Андре побледнела.
– Меня никто не обижал, сударь. Я иду от короля.
– Прямо от него?
– Прямо от него. Ее величество может проверить.
– Если это так, – сказала Мария-Антуанетта, – то графиня говорит правду. Король слишком любит ее и знает, что я тоже весьма привязана к ней, поэтому он не мог сделать ей ничего плохого.
– Но, – настаивал Шарни, – вы произнесли чье-то имя.
– Имя?
– Да, едва очнувшись, вы назвали имя какого-то человека.
Андре взглянула на королеву, словно ища защиты; но королева то ли не поняла, то ли не пожелала понять:
– Да, – подтвердила она, – вы назвали имя Жильбер.
– Жильбер? Я сказала: Жильбер?! – воскликнула Андре с таким ужасом, что граф встревожился еще сильнее, нежели тогда, когда застал жену без чувств.
– Да, – сказал он, – вы назвали это имя.
– Ах, право, как странно!
Постепенно прекрасное лицо молодой женщины, столь изменившееся при звуке этого рокового имени, вновь прояснилось, как небо после бури, и лишь редкие нервические волны еще пробегали по нему – так гаснут последние сполохи на горизонте.
– Жильбер, – повторила она, – не знаю…
– Да, да, Жильбер, – повторила королева. – Подумайте, вспомните, милая Андре.
– Но, ваше величество, – сказал граф, – быть может всему виной случайность и имя это незнакомо графине?
– Нет, – возразила Андре, – нет, я его слышала. Это имя ученого человека, искусного лекаря, он прибыл, кажется, из Америки, где сдружился с господином де Лафайетом.
– И что же? – спросил граф.
– Что же? – непринужденно повторила Андре, – я с ним не знакома, но говорят, что это человек весьма почтенный.
– В таком случае, – снова вмещалась королева, – откуда такое волнение, дорогая графиня?
– Волнение! Разве я была взволнована?
– Да, похоже, вам было мучительно больно произносить это имя.
– Вероятно, вот что произошло: в кабинете короля я увидела человека в черном, с суровым лицом, который говорил о мрачных и ужасных вещах; он с устрашающими подробностями рассказывал об убийствах господ де Лоне и де Флесселя. Я испугалась и, как вы видели, лишилась чувств. Наверно, поэтому, очнувшись, я и произнесла имя этого господина: Жильбер.
– Вероятно, – согласился граф де Шарни, явно желая прекратить допрос. – Но теперь вы успокоились, не правда ли?
– Совершенно успокоилась.
– Тогда я попрошу вас об одной услуге, граф, – сказала королева.
– Я в распоряжении вашего величества, – Подите к господам де Безанвалю, де Б рою и де Ламбеску и передайте им, чтобы их войска оставались на прежних позициях. Завтра король решит в совете, как быть дальше.
Граф поклонился, но уходя бросил взгляд на Андре.
Этот взгляд был полон участливого беспокойства.
Он не ускользнул от королевы.
– Графиня, – спросила она, – вы не вернетесь со мной к королю?
– Нет, нет, государыня, – горячо ответила Андре.
– Отчего же?
– Я прошу позволения вашего величества пойти к себе: после давешних волнений мне нужен отдых.
– Послушайте, графиня, будьте откровенны, между вами и его величеством что-то произошло?
– О, ничего, ваше величество, решительно ничего, – И все же, скажите мне… Король ведь не всегда щадит моих друзей.
– Король, как всегда, весьма милостив ко мне, но…
– Но вы предпочитаете с ним не видеться, не так ли? Без сомнения, граф, здесь что-то кроется, – заметила королева с притворной шутливостью.
