— Необходимо, чтобы все вы узнали вот о чем, — заговорила она. — Господин де Шарни, этот молодой офицер, этот вновь прибывший, этот незнакомец был уже хорошо нам знаком еще до того, как его представили нам сегодня вечером, и он вполне заслуживает того, чтобы его знали, чтобы им восхищались все женщины.
Присутствующие видели, что королева хочет говорить, что она хочет рассказать какую-то историю, которую каждый может подхватить на лету — будь то небольшой скандал, будь то небольшой секрет. Все собрались вокруг королевы, все слушали, все затаили дыхание.
— Представьте себе, сударыни, — начала королева, — что господин де Шарни столь же снисходителен по отношению к дамам, сколь неумолим по отношению к англичанам. Мне рассказали о нем одну историю, которая — объявляю заранее — делает ему в моих глазах величайшую честь. Вот как было дело, — продолжала королева. — Две дамы, которых я хорошо знаю, оказались в затруднительном положении из-за толпы на улице и запаздывали домой. Они подвергались самой настоящей опасности, и опасности серьезной. В это время, волею случая или, вернее, волею счастливого случая, тут проходил господин де Шарни; он растолкал толпу, взял под свое покровительство обеих дам, хотя знаком с ними не был, а определить их положение в обществе было трудно, и проводил их очень далеко... кажется, за десять миль от Парижа.
— Ах, государыня, вы преувеличиваете! — со смехом сказал Шарни, успокоенный таковым рассказом.
— Но лучше всего было то, — продолжала королева, — что господин де Шарни даже не пытался узнать имена этих дам, он оказал им такую услугу, что доставил их до того места, которое они ему указали, и удалился, не повернув головы, так что они выскользнули из его добрых рук, не встревожившись ни на минуту.
Все закричали от восторга, все выражали восхищение; Шарни поздравляли двадцать женщин одновременно.
— Это великолепно! — кричал хор голосов.
— Господин де Шарни! — продолжала королева. — Король, несомненно, думает о том, как наградить господина де Сюфрена, вашего дядюшку, я же очень хотела бы что-нибудь сделать для племянника этого великого человека.
Она протянула ему руку.
И в то время как Шарни, побледнев от радости, коснулся ее губами, Филипп, побледнев от горя, спрятался за широкими занавесками гостиной.
Андре тоже побледнела, хотя она не могла угадать все, что выстрадал ее брат.
Глава 13. СТО ЛУИДОРОВ КОРОЛЕВЫ
А теперь, когда мы познакомили или возобновили знакомство наших читателей с главными героями этой истории, теперь, когда мы ввели их и в домик графа д'Артуа, и во дворец Людовика XIV — в Версаль, мы поведем его в тот дом на улице Сен-Клод, куда инкогнито вошла французская королева и вместе с Андре де Таверне поднялась на пятый этаж.
Не успела королева скрыться из виду, как г-жа де ла Мотт, — это нам уже известно — принялась весело считать и пересчитывать сто луидоров, которые только что чудом упали ей с неба.
Пятьдесят красивых двойных луидоров по сорок восемь ливров каждый, разложенные на бедном столе и сверкавшие в отблеске лампы, казалось, унижали своим аристократическим видом все бедные вещи в этом убогом жилище.
Самой большой радостью для г-жи де ла Мотт было не обладание ими, — обладание ничего не стоило в ее глазах, если оно не порождало зависти.
Ловко направив свет лампы так, чтобы золото заблестело на столе, она окликнула оставшуюся в прихожей г-жу Клотильду:
— Подите сюда и посмотрите!
— Господи Иисусе! Ах, сударыня, кабы у меня было столько денег, сколько их здесь… А на что вы потратите все эти деньги? — спросила г-жа Клотильда.
— На все!
— По-моему, сударыня, первым долгом надо бы снабдить всем необходимым мою кухню — это, я считаю, самое важное — ведь теперь, когда у вас есть деньги, вы, поди-ка, будете давать обеды?
— Тес! Стучат! — произнесла г-жа де ла Мотт.
— Ах да, верно! — сказала старуха. — Иду, иду! Госпожа де ла Мотт сгребла со стола рукой пятьдесят двойных луидоров и бросила их в ящик.
— О Провидение! Пошли мне еще сотню луидоров, — прошептала она, задвигая ящик.
Тем временем дверь на площадку отворилась, и в первой комнате послышались мужские шаги.
Мужчина и г-жа Клотильда обменялись несколькими словами, но разобрать их смысл графиня не сумела.
Потом дверь снова закрылась, шаги затихли на лестнице, и старуха вернулась в комнату с письмом в руке.
— Вот! — протягивая письмо своей госпоже, сказала она.
Графиня внимательно рассмотрела почерк, конверт и печать.
— Пасти с девятью золотыми ромбами, — подняв голову, сказали она. — У кого же это на гербе пасти с девятью золотыми ромбами?
Она порылась в памяти, но тщетно.
— Прочтем-ка письмо, — пробормотала она.
Бережно вскрыв конверт — так, чтобы не повредить печать, она прочитала:
«Сударыня! Особа, к которой Вы обратились с ходатайством, может увидеться с вами завтра вечером, если Вы будете любезны открыть ей дверь».
Графиня снова напрягла память.
— Я стольким писала! — рассуждала она. — Ну-ка посмотрим, кому же это я писала!.. Да всем! Кто же мне отвечает — мужчина или женщина?.. Почерк не говорит ни о чем... самый обыкновенный... типичный почерк секретаря… Ну, а стиль? Стиль покровительственный... старинный и гладкий. Но женщина написала бы: «Будет ждать Вас завтра вечером». Значит, это мужчина… Однако вчерашние дамы приехали сами, а между тем это знатные дамы… Подписи нет… У кого же это пасти с девятью золотыми ромбами?.. О! — воскликнула она. — С ума я, что ли, сошла? Да, я писала господину де Гемене и господину де Роану; совершенно ясно, что отвечает один ив них… Но гербовый щит не разделен на четыре части — значит, письмо от кардинала… Ах, кардинал де Роан, этот волокита, этот дамский угодник, этот честолюбец приедет, чтобы увидеться с госпожой де ла Мотт, если госпожа де ла Мотт откроет ему дверь!.. Что ж, он может быть спокоен! дверь будет открыта. А когда? Завтра вечером.
Она задумалась.
«Даму-патронессу, которая дала сто луидоров, можно принять в этой лачуге; она может мерзнуть на моем холодном полу и мучиться на моих жестких стульях, как святой Лаврентий на своей решетке
[20]
. Но князь Церкви, но салонный завсегдатай, но властитель сердец! Нет, нет, нищета, которую посетит духовная особа такого ранга, должна быть обставлена роскошнее иного богатства!»
Она повернулась к служанке, стелившей постель.
— До завтра, госпожа Клотильда! — сказала она. — Да не забудьте разбудить меня пораньше.
С этими словами она сделала старухе знак оставить ее одну — разумеется, чтобы поразмыслить на свободе.
