– Еще минуту. Теперь самое главное. Труп в гараже.
– Господи, господи, – пробормотала Фионина помощница и,
кажется, даже перекрестилась. Или отмахнулась от чего-то?
– Пока Фиона и вы, Вера Федоровна, думали, как бы вам
вернуть коллекцию, не вызывая подозрений у родственников в том, что она
подлинная, наша драгоценная неприспособленная Александра все продумала. Я не
сразу сообразил, в чем дело, и Дмитрий Петрович мне помог. Он увидел на
фотографии их обеих – Александру и Свету, которая умерла в вашем гараже, Лиза.
Вы, Александрин, приглашали свою школьную подругу Свету на открытие галереи,
где вас вместе сняли.
И продолжал, не дожидаясь ответа:
– Света работала с Лизой, и это было очень удобно, потому
что она могла невзначай выяснить, где находится коллекция. Они договорились
действовать сообща, но Света, поняв, что коллекция находится именно в Лизином
доме, решила действовать самостоятельно. Но она сделала глупость. Зачем-то
сказала об этом вам, дорогая Александра. Может, хотела похвастаться своим
недюжинным умом и изобретательностью, может, ей приятно было думать, что она
обошла вас на повороте, поэтому поставила вас в известность. Ну, о том, что
обошла. Очевидно, она сказала, что теперь справится сама, без вас. И вы ее
отравили.
– Как?! – вскрикнула Лиза.
– Обыкновенно. Ядом. Куда вы его подсыпали? В чай? В кофе?
Ну, говорите, говорите, все уже и так ясно.
Александра, наклонившись вперед, смотрела на Федора Петровича
ненавидящим взглядом.
– Вы дали ей отраву и расстались с ней. Может, даже сцену
какую-нибудь сыграли, рыдали, умоляли ее не бросать вас одну, такую
беспомощную. Или не играли?
– Отстаньте от меня, – процедила Александра. – Вы… старый
идиот!
– Это вам так показалось. Я очень старался выглядеть
недоумком, и вы даже решили использовать меня для продолжения ваших… изысканий.
Это мне очень помогло, как и фотография, которую увидел Белоключевский. Света
умерла не сразу, только у Лизы в гараже.
– Как она туда попала? – Это Лиза спросила.
– Как я и говорил, – сказал Белоключевский. – Ты привезла ее
на машине, скорее всего она притаилась на полу между передним и задним
сиденьями. Очевидно, она следила за тобой, услышав о подделку под Фаберже, и
выяснила, что ты живешь на даче. У тебя дом нараспашку, и машину тоже небось не
всегда запираешь. Она собиралась тихо проникнуть в дом, когда ты уснешь, и
забрать Фаберже. Ты бы даже ничего не заметила. Но она умерла, потому что
Александра ее отравила.
– Ужас, – печально сказала Дунька. – Какой-то ужас. Столько
всего из-за трех безделушек.
– Из-за денег, – поправил Федор Петрович. – Только из-за
них.
Все помолчали.
Лиза смотрела в окно и все думала про сгущенку. И мысли у
нее были похожи на сгущенку – длинные, тягучие и белые.
– Мы поедем, – сказал Белоключевский знакомым будничным
голосом. – Нам еще в больницу заезжать, а кругом пробки. Снег идет. Федор
Петрович, если я тебе понадоблюсь, ты мне звони. Ты тут один разберешься?
Тот пожал плечами.
– Я не один. Со мной ребята приехали. Будем протокол
составлять и задержание оформлять по всем правилам.
– А Фаберже? – крикнула Фиона, как будто это и было самым
главным. – Где Фаберже?!
– В сейфе, – сказал Федор Петрович. – Под надежной охраной.
Так что вы не беспокойтесь.
– Евдокия, эта коллекция – собственность нашей семьи, и ты
не должна рассчитывать, что тебе принадлежит хоть что-то! Ты давно не живешь с
моим сыном, и в суде это засвидетельствует кто угодно!
– Мне наплевать на вашу собственность, – холодно и величаво
сказала Дунька. – Я вас знать не хочу. Я чуть не умерла, потому что мой муж
решил, что ему нужен этот гребаный Фаберже! И моя сестра чуть было не умерла
из-за каких-то чужих денег! Я слышать про это не желаю!
– Ну, – сказал Федор Петрович, – вы все равно получите то,
что полагается вам по закону. Вы же не разведены со своим мужем, значит,
имущество принадлежит вам обоим.
– Ну и пусть принадлежит, – сказала Дунька, поднялась и
пошла к высоким белым дверям.
Первый раз в жизни Лиза видела, как ее сестра бредет,
ссутулив всегда такие прямые и независимые плечи.
– Всего хорошего, – вежливо попрощался Белоключевский.
И они ушли, а остальные остались. Тюрьма и воля.
– Ну что? – спросил он, когда его дамы уселись в машину и
отвернулись к окнам, как две нахохлившиеся курицы. – Все обошлось? Скоро Новый
год?
Он тронул машину с места, стал выбираться со стоянки и
включил приемник.
Метель мела, и «дворники» негромко стучали, сметая со стекла
снег.
«Любовь, – негромко пел Максим Леонидов, – это не только
просыпаться вдвоем. Любовь – это значит, что все мы никогда не умрем».
