Таня подумала немного.
– Ну давай, – согласилась она. – Зови. Только справки
обязательно нужно навести.
– Не первый день замужем, – фыркнула редакторша. – Ну давай,
давай, пей свой кофе и приезжай скорей! Мы все от нетерпения замучились!
Таня сунула телефон в задний карман джинсов и пропела
фальшиво на мотив из «Карнавальной ночи»:
– Сорок лет, сорок лет! Сорок лет – совсем не страшно!..
Страшно, что сейчас нужно выйти из спальни – в джинсах, а не
в халате, как положено! – и начать объясняться с любимым! Ох, вот это страшно!
Телефон опять зазвонил, и Таня, обрадовавшись тому, что еще
можно потянуть время, схватила трубку.
Номер был незнакомый.
– Татьяна? – И голос незнакомый.
– Да?
– Это Эдуард Абельман. Вы приходили ко мне на прием дней…
десять назад.
Некоторое время Таня соображала, кто такой этот Абельман и
на какой именно прием она приходила.
Министр?.. Вице-премьер? Спикер Госдумы?
Ах, да!.. Он врач!
– Да, да, здравствуйте, Эдуард! Рада вас слышать. – Это уж
она просто так добавила, голос уж больно красивый. Завораживающий такой голос.
А имя ужасное – Э-ду-ард!..
– Я поздравляю вас с днем рождения. Желаю вам…
– Подождите, а откуда вы знаете, что у меня день рождения?
– По радио услышал, когда ехал на работу. В рубрике
«Знаменитости, родившиеся в этот день».
Таня смутилась. Она всегда смущалась, когда ей напоминали о
том, что она – знаменитость.
– Ну да, – весело продолжал Абельман. – Так что я вас
поздравляю. Из операционной на секунду выбежал, чтобы вам позвонить.
– В сортир? – уточнила Таня. – Выбежали в сортир?
– Почему? – удивились в трубке.
– Да мой сын тоже на секунду выбежал из класса в сортир,
чтобы меня поздравить.
– Да нет, я не из туалета, – ничуть не смутившись, сказал
Абельман. – Я так, из предбанника.
Таня переступала босыми ногами по шершавой и теплой плитке,
поджимала большие пальцы и улыбалась.
Он молчал в телефоне, который прижимала к его уху
операционная сестра – перчатки стерильные, рукой трубку не возьмешь!..
– А вы когда ко мне опять на прием придете? – наконец
спросил он. – Или все? Больше не хотите?
Вот того, о чем ты сейчас спрашиваешь, я точно не хочу,
стремительно подумала Таня. И больше никогда не захочу. Потому что хочу обратно
в свою жизнь, где можно делать то, что нравится мне, – вволю работать, ходить в
джинсах, спать голой и не задергивать штор!.. Где можно говорить все, что
взбредет в голову, сколько угодно думать, ездить в командировки, приглашать
сомнительных писателей на эфир и ни перед кем ни в чем не оправдываться.
Балконная дверь стукнула, Таня оглянулась и обнаружила у
себя за спиной Колечку. Он был мрачен и надут.
Все пропало.
– Знаете что, Эдуард Владимирович? – Она приняла решение
только из-за Колечкиной физиономии. – Приезжайте сегодня часам к восьми в
«Баварию», это такой пивняк на Триумфальной. Знаете?
– Знаю.
– У нас там пьянка и гулянка по поводу моего дня рождения.
Приедете?
– Ну, конечно, – сказал Абельман. – Что за вопрос?..
Таня сунула телефон в задний карман, еще раз посмотрела на
любимого, хотела что-то сказать, но губы у нее вдруг повело, и она поняла, что
заплачет. Плакать ей было никак нельзя – впереди прямой эфир, работа, что
скажет гримерша Аллочка, если она явится с заплаканными глазами!..
Таня мрачно посмотрела на Колечку, обошла его, как
неодушевленный предмет, и стремительно удалилась в глубину дома.
– Да потому что он меня замучил, этот Грищук! Или Грицук,
что ли! Ей-богу, своими руками его придушу!
– Да что ты так разошелся-то, Константин Дмитриевич?
– Да я не разошелся, Дмитрий Евгеньевич! Я все понимаю,
конечно, он с министром здравоохранения за ручку здоровается и деньги хорошие
платит, но я-то тут при чем?! Он же не мне платит!
Долгов пристально посмотрел на заведующего отделением,
который в запальчивости сказал явно не то, что нужно, а заведующий посмотрел на
него.
Зря ты это сказал, подумал Долгов.
Зря я это сказал, подумал заведующий.
– Если ты думаешь, что я получаю за него деньги, а ты не
получаешь, возьми и делай операцию сам.
Костя Хромов, заведующий хирургическим отделением, сорвал с
головы невесомую операционную шапочку и кинул на стол Дмитрия Евгеньевича,
заваленный бумагами и такими же шапочками.
– Ну да, делай!.. Он же у тебя хочет оперироваться, а не у
меня.
– Тогда ко мне-то какие претензии, Кость?
Как всегда, когда Долгов начинал всерьез сердиться,
окружающие пугались и моментально признавали его превосходство. Заведующий
отделением немедленно дал «задний ход».
– Да нет у меня к тебе претензий! Просто он замучил всех,
этот Грицук! Сестры от него плачут, а Марья Ивановна вчера мне сказала, что,
пока он лежит, она на работу не выйдет.
– Это какая Марья Ивановна? Сестра-хозяйка, что ли?
– Какая же еще, Дим?
– Я с ней поговорю. Ей просто нужно денежек немножко дать, и
все будет в порядке. А Грицук этот, ну… он просто больной человек, и еще
истерик, по-моему! С больными вообще непросто, ты же знаешь.
– Я знаю, но границ-то не надо переходить! Это ты со всеми
носишься, как с писаной торбой, вот они и привыкли, что мы тут перед ними
расстилаться должны!..
В кармане у Долгова зазвонил мобильный, и на столе замигала
красным и запищала трубка больничного телефона, но он все-таки договорил:
– Кость, вот это неправильно ты говоришь! Мы лечим людей, а
не собираем машины. И то, что они всего боятся – боли, операции, диагноза и нас
с тобой, это нормально. Понимаешь, нормально! Ну, он неприятный человек,
конечно, но ведь больной!..
– Он больной, а ты святой, – под нос себе пробормотал
Хромов. – Кофе хочешь сварю?
– Свари. Але! Да, зайду. Посмотрю. Хорошо. Хорошо. Минут
через пятнадцать. В кабинете. Если хотите, но только быстро, потому что я потом
на операцию уйду. – Он оторвал от уха одну трубку и приложил другую. – Але! Да,
здравствуйте. Конечно, можно. Приезжайте в триста одиннадцатую клиническую
больницу. Да можно прямо сегодня, часам к трем. Это дело лучше не затягивать,
вы же понимаете. На Ленинградском шоссе. Вам рассказать, как доехать, или вы
сами найдете?.. Я буду здесь, на вахте нужно сказать, что вы к Долгову, и вас пропустят.
