– Нет, – ответил Ларри. – Иммунитет к болезни не связан с наследственностью. Моя мать… – Он уставился на пламя.
– Уэс и я, нам пришлось пожениться, – продолжила Люси. – Тем летом, когда я окончила школу, в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Родители не хотели, чтобы я выходила за него замуж. Они хотели, чтобы я уехала из города, родила ребенка и отказалась от него. Но я не смогла. Мама говорила, что все закончится разводом. Папа считал Уэса никчемностью, предупреждал, что он будет постоянно мне изменять. Я на это ответила: «Поживем – увидим». Хотела испытать судьбу. Вы меня понимаете?
– Да, – ответила Надин. Она сидела рядом с Люси и смотрела на нее с нежным сочувствием.
– Мы жили в уютном маленьком домике, и я никогда не думала, что все это может вот так кончиться. – Люси вздохнула, и вздох больше напоминал сдавленное рыдание. – У нас троих все шло так хорошо. Уэс остепенился, не из-за меня, а из-за Марси. Для него свет клином сошелся на ней. Он…
– Не надо, – сказала Надин. – Все это было прежде.
«Снова это слово, – подумал Ларри. – Короткое слово из двух слогов».
– Да. Теперь все в прошлом. И я думаю, что смогу начать жить заново. Во всяком случае, думала, пока мне не начали сниться эти плохие сны.
Ларри вздрогнул.
– Сны?
Надин повернулась к Джо. Еще секунду назад он дремал у костра – а теперь смотрел на Люси горящими глазами.
– Плохие сны, кошмары, – кивнула Люси. – Они не всегда повторяются, но обычно меня преследует какой-то человек, и я никогда не могу хорошенько разглядеть его, потому что он с ног до головы завернут в… как бы это сказать… в плащ. И он всегда находится в тени или в проулке. – Она поежилась. – Мне даже стало страшно засыпать. Но теперь, может быть, я…
– Черый чел! – выкрикнул Джо так яростно, что они буквально подпрыгнули от неожиданности. Он вскочил на ноги и, скрючив пальцы, вытянул вперед руки, словно миниатюрная копия Белы Лугоши
[122]
. – Черый чел! Плохие сны! Гонится! Гонится за мной! Хватает меня! – Он прижался к Надин и опасливо уставился в темноту.
Повисло молчание.
– Это безумие! – вырвалось у Ларри, и он запнулся. Все смотрели на него. Внезапно темнота показалась еще более темной, а Люси вновь выглядела испуганной.
Ларри заставил себя продолжить:
– Люси, тебе никогда не снились сны о… ну, об одном месте в Небраске?
– Как-то раз мне приснился сон о старой негритянке, – кивнула Люси, – но короткий. Она сказала что-то вроде: «Ты приходи ко мне». Но я тут же снова оказалась в Энфилде, и… этот жуткий человек гнался за мной. Потом я проснулась.
Ларри посмотрел на нее таким долгим взглядом, что она покраснела и опустила глаза.
Он повернулся к Джо:
– Джо, тебе когда-нибудь снился сон о… ну, кукурузе? О старой женщине? О гитаре?
Джо только смотрел на него, а рука Надин обнимала его за плечи.
– Оставь его в покое, – потребовала Надин, – ты только еще больше его расстроишь.
Ларри поразмыслил.
– Дом, Джо? Маленький дом с крыльцом на домкратах?
Ему показалось, что в глазах Джо появился блеск.
– Прекрати, Ларри! – потребовала Надин.
– Качели, Джо? Качели из покрышки?
Джо неожиданно рванулся из объятий Надин, вынув большой палец изо рта. Надин попыталась удержать его, но безуспешно.
– Качели! – возбужденно сказал Джо. – Качели! Качели! – Он отбежал от них и ткнул пальцем сначала в Надин, потом в Ларри. – Она! Ты! Много!
– Много? – переспросил Ларри, но Джо уже успокоился.
На лице Люси Суонн отражалось изумление.
– Качели. Я тоже их помню. – Она посмотрела на Ларри. – Почему мы видим одни и те же сны? Кто-то направляет на нас луч?
– Я не знаю. – Он смотрел на Надин. – Ты тоже все это видела?
– Мне не снятся сны, – ответила она резко и тут же опустила глаза.
Ты лжешь, подумал Ларри. Но почему?
– Надин, если ты… – начал он.
– Я же сказала, что мне не снятся сны! – пронзительно, даже истерично закричала она. – Почему ты не можешь оставить меня в покое? Зачем изводишь меня?
Она встала и почти бегом отошла от костра.
Люси неуверенно посмотрела ей вслед, а потом тоже поднялась на ноги.
– Я пойду к ней.
– Хорошо. Джо, останешься со мной, лады?
– Ады, – ответил Джо и начал расстегивать футляр с гитарой.
* * *
Люси вернулась с Надин через десять минут. Видно было, что обе плакали, но Ларри заметил, что между ними установились хорошие отношения.
– Извини меня, – сказала Надин Ларри.
– Ничего страшного.
Больше эта тема не поднималась. Они сидели и слушали, как Джо исполняет свой репертуар. Он делал большие успехи, и теперь наряду с уханьем и похрюкиванием изо рта у него вылетали отдельные слова.
Наконец они улеглись спать: Ларри с одного края, Надин с другого, Джо и Люси – посредине.
Сначала Ларри приснился сон о темном человеке, стоящем где-то в вышине, потом о старой негритянке на крыльце. Только в этом сне он знал, что темный человек приближается, идет по кукурузному полю, прокладывает дорогу сквозь кукурузу, к его лицу прилеплена эта ужасная ухмылка, и он идет к ним, сокращая и сокращая разделяющее их расстояние.
Ларри проснулся среди ночи, с перехваченным горлом, задыхаясь от ужаса. Остальные спали как убитые. Темный человек шел за ним не с пустыми руками. В этом сне темный человек знал, кто он. На руках, словно жертвоприношение, он нес полуразложившееся и распухшее тело Риты Блейкмур, частично съеденное лесными сурками и ласками. Ларри почувствовал неодолимое желание броситься к его ногам, покаяться и смиренно признать, что никакой он не хороший парень, а неудачник, созданный только для того, чтобы брать.
Наконец он снова заснул. Без сновидений. Проснулся в семь утра, замерзший, с затекшим телом, голодный и с переполненным мочевым пузырем.
– Господи!.. – опустошенно выдохнула Надин. Ларри посмотрел на нее и увидел разочарование, такое глубокое, что даже слезы тут помочь не могли. Надин побледнела, а ее прекрасные глаза затуманились и потускнели.
В конечную точку своего маршрута они прибыли вечером девятнадцатого июля, в четверть восьмого, и к тому времени их тени заметно удлинились. Ехали они целый день, лишь несколько раз останавливались на пять минут, чтобы чуть передохнуть. На ленч в Рандольфе у них ушло всего полчаса. Никто не жаловался, хотя после шести часов непрерывной езды на мотоцикле тело Ларри затекло и болело так, словно в него вонзили множество иголок.
