Глен попросил и вновь получил слово.
Глен. Прежде чем мы двинемся дальше, я хочу назвать еще одну причину создания переписной комиссии, более серьезную, чем определение количества бутылок пива и пакетов чипсов, которые нужно принести на вечеринку. Нам нужно знать, кто приходит… но мы должны также знать, кто уходит. Я думаю, люди уходят, знаете ли. Можете считать, что это паранойя, но есть лица, которые я привык видеть на улицах Боулдера, а теперь не вижу. К примеру, после посещения «Чатокуа-холла» мы с Лео отправились в дом Чарли Импенинга. И знаете что? Дом пуст. Вещей Чарли нет, как и его мотоцикла.
Возмущенным крикам членов комитета, в том числе и ругательствам, пусть очень колоритным, в этой выписке места нет.
Ральф спросил: а какой для нас прок в том, что мы будем знать, кто уезжает? Он отметил, что для нас это только плюс, если такие люди, как Импенинг, уедут к темному человеку. Несколько членов комитета поаплодировали Ральфу, и он покраснел, как школьник.
Сью. Кажется, я понимаю, о чем говорит Глен. Будет идти постоянная утечка информации.
Ральф. А что мы можем сделать? Посадить их в тюрьму?
Глен. Как ни отвратительно это звучит, я думаю, мы должны очень серьезно рассмотреть этот вопрос.
Фрэн. Нет, сэр. Посылать шпионов… это я могу пережить. Но отправлять за решетку пришедших сюда людей только потому, что им не нравится, как мы здесь живем? Господи, Глен! Это уже тянет на работу тайной полиции!
Глен. Да, речь в принципе об этом. Но наше положение очень шаткое. Твоими стараниями мне приходится отстаивать репрессии, и я думаю, это несправедливо. Ты хочешь допустить, чтобы утечка мозгов продолжалась, несмотря на Противника?
Фрэн. Все равно мне это противно. В пятидесятых у Джо Маккарти были коммунисты. А у нас есть темный человек. Вот невезуха.
Глен. Фрэн, ты готова рискнуть тем, что кто-то уйдет отсюда с ключевой информацией в кармане? К примеру, о том, что матушка Абагейл покинула нас?
Фрэн. Чарли Импенинг может ему это сказать. Какая еще ключевая информация у нас есть, Глен? По большей части мы сами не знаем, что нам делать.
Глен. Ты хочешь, чтобы он знал, сколько нас? Какие у нас инженеры? Что у нас до сих пор нет ни одного врача?
Фрэн ответила, что лучше уж так, чем начинать сажать в тюрьму людей, которым не нравятся наши порядки. Стью внес предложение прекратить обсуждение самой возможности сажать в тюрьму людей, которые придерживаются иных взглядов. Предложение прошло, хотя Глен проголосовал против.
Глен. Вам лучше свыкнуться с мыслью, что рано или поздно нам придется с этим столкнуться, и скорее рано, чем поздно. Чарли Импенинг сейчас выбалтывает Флэггу все, что знает, и это плохо. Просто задайте себе вопрос, хотите ли вы умножить то, что известно Импенингу, на некий икс-фактор. Ладно, не важно, вы проголосовали за то, чтобы не обсуждать это. Но есть и еще один момент… нас выбрали на неопределенный срок, кто-нибудь из вас об этом подумал? Мы не знаем, сколько нам придется работать в этом комитете, шесть недель, или шесть месяцев, или шесть лет. Мое предположение – один год… за это время мы должны подойти к концу начала, пользуясь фразой Гарольда. Я бы хотел, чтобы вопрос о годичном сроке вошел в повестку дня следующего собрания. Еще один момент, и я закончу. Правительство в форме городского собрания, а у нас именно такое, с выборными членами городского совета, какое-то время может нормально функционировать, но лишь до тех пор, пока нас не станет больше трех тысяч, после чего процесс станет неуправляемым. Большинство людей, приходящих на городские собрания, будут принадлежать к разным группам: кто-то начнет с пеной у рта отстаивать свою точку зрения, готовый довести дело до драки… кто-то будет утверждать, что фторирование воды делает нас бесплодными, кто-то захочет другой флаг, и тому подобное. Мое предложение: мы все должны крепко подумать о том, чтобы следующей зимой или ранней весной превратить Боулдер в республику.
Последнее предложение вызвало неформальную дискуссию, но никаких конкретных действий решили не предпринимать. Ник попросил и получил слово и отдал Ральфу листок.
Ник. Я пишу это утром девятнадцатого, готовясь к вечернему заседанию, и попрошу все зачитать в самом конце. Быть глухонемым иногда очень трудно, но я постарался продумать все последствия того, что собираюсь предложить. Я бы хотел, чтобы в повестку дня следующего общего собрания внесли пункт: «Выяснить, согласится ли Свободная зона на создание Департамента закона и порядка во главе со Стью Редманом».
Стью. Хорошенькую ты взваливаешь на меня ношу, Ник.
Глен. Интересно. Особенно в свете того, о чем мы недавно говорили. Пусть он закончит, Стюарт, у тебя еще будет возможность высказаться.
Ник. Штаб-квартира Департамента закона и порядка расположится в здании окружного суда Боулдера. Стью получит право своей властью набрать тридцать человек, увеличивать численность Департамента свыше тридцати человек по решению большинства Совета Свободной зоны и свыше семидесяти по решению большинства общего собрания Свободной зоны. Этот вопрос я хочу видеть в повестке дня следующего собрания. Разумеется, мы можем все это одобрять, пока не посинеем, но толку не будет, если Стью не согласится возглавить департамент.
Стью. Чертовски верно подмечено!
Ник. Нас становится слишком много, и нам действительно требуется какое-то подобие закона. Иначе расцветет безответственность. Взять хотя бы этого Джеринджера, который носился по Жемчужной улице на спортивном автомобиле. В конце концов он во что-то врезался, и ему еще повезло, что он отделался только рваной раной на лбу. Мог бы погибнуть сам или убить кого-то еще. А ведь все, кто видел, что он делает, понимали, что ни к чему хорошему это не приведет. Беда, как сказал бы Том. Но никто не посчитал возможным его остановить, потому что просто не имел на это права. Это первое. А еще есть Рич Моффэт. Возможно, кто-то из вас знает, кто такой Рич, а для тех, кто не знает, скажу, что он, вероятно, единственный действующий алкоголик Свободной зоны. Он более-менее нормальный парень, когда трезв, но когда пьян, не соображает, что делает, а пьян он большую часть времени. Три или четыре дня тому назад он набрался и решил, что выбьет все стекла на Арапахоу. Я поговорил с ним, когда он протрезвел – моим способом говорить, с помощью записок, – и ему стало стыдно. Он указывал на разбитые окна и говорил: «Посмотрите на это. Посмотрите, что я наделал. Весь тротуар в битом стекле! А если какой-нибудь ребенок упадет и порежется? Это будет моя вина».
Ральф. Нет у меня к нему жалости. Нет.
Фрэн. Перестань, Ральф. Все знают, что алкоголизм – болезнь.
Ральф. Болезнь, как же! Безобразие, вот что это такое.
Стью. А вы двое нарушаете ход собрания. Попрошу обоих замолчать.
Ральф. Извини, Стью, но я должен дочитать послание Ника.
