Идея потрясла Ларри. Он признался Судье, что такая мысль никому не приходила в голову.
– Я предполагаю, что у него электричество работает, – с нарочитым безразличием продолжил Судья. – Это приманка, знаешь ли. Очевидно, этот Импенинг на нее клюнул.
– Баба с возу – кобыле легче, – мрачно пробурчал Ларри, и Судья долго и добродушно смеялся.
Потом стал серьезным.
– Я уеду завтра. Думаю, на «лендровере». На север до Вайоминга, потом на запад. Слава Богу, машину я еще вожу прилично! Поеду через Айдахо к северной Калифорнии. Дорога туда может занять две недели, обратно – еще дольше. Когда я поеду назад, возможно, уже выпадет снег.
– Да. Мы об этом говорили.
– И я старый. Старые люди подвержены инфарктам и приступам глупости. Я полагаю, вы посылаете не только меня?
– Ну…
– Нет, ты не должен об этом говорить. Я снимаю вопрос.
– Послушайте, вы можете отказаться, – пробормотал Ларри. – Никто не приставляет пистолет к…
– Ты пытаешься снять с себя ответственность на случай, если со мной что-то произойдет? – резко спросил Судья.
– Возможно. Возможно, и пытаюсь. Возможно, я думаю, что ваши шансы вернуться – один к десяти, а ваши шансы вернуться с информацией, отталкиваясь от которой мы будем принимать решения, – один к двадцати. А может, я всего лишь пытаюсь сказать, что допустил ошибку. Вы слишком стары.
– Я слишком стар для приключений, – Судья убрал щипцы, – но, надеюсь, не слишком стар, чтобы сделать то, что считаю правильным. Эта старая женщина, которая сейчас неизвестно где, ушла навстречу жуткой смерти, чувствуя, что это правильно, сподвигнутая на это, я не сомневаюсь, религиозной манией. Но люди, которые очень стараются поступить правильно, всегда кажутся безумцами. Я поеду. Я буду мерзнуть. Мой кишечник откажется работать как должно. Мне будет одиноко. Я буду скучать по моим бегониям. Но… – Он посмотрел на Ларри, и его глаза блеснули в густых сумерках. – Я буду вести себя по-умному.
– Полагаю, что будете. – И Ларри почувствовал жжение в уголках глаз.
– Как Люси? – спросил Судья, вероятно, закрывая тему отъезда.
– Отлично, – ответил Ларри. – У нас обоих все отлично.
– Никаких проблем?
– Нет, – сказал он и подумал про Надин. Что-то в ее отчаянии при их последней встрече до сих пор тревожило его. Ты мой последний шанс. Странная фраза, чуть ли не суицидальная. И как ей помочь? Психиатрия? Не смешите, самое лучшее, что могла предложить Свободная зона, – услуги лошадиного доктора. Даже «Обратись за молитвой»
[183]
приказала долго жить.
– Это хорошо, что ты с Люси, – продолжил Судья, – но, подозреваю, ты волнуешься и из-за другой женщины.
– Да. – Следующие слова дались Ларри очень тяжело, но потом ему полегчало только от того, что он смог поговорить об этом с другим человеком. – Мне кажется, она, возможно, подумывает о самоубийстве. – Тут его прорвало: – Дело не во мне, я не думаю, будьте уверены, что какая-то девушка может покончить с собой только потому, что ей не достался сексапильный Ларри Андервуд. Но мальчик, о котором она заботилась, выскользнул из-под ее крыла, и мне кажется, она чувствует себя одинокой, потому что никому не требуется ее забота.
– Если ее депрессия станет хронической и будет усиливаться, она действительно может покончить с собой, – ответил Судья с леденящим безразличием.
Ларри в изумлении вскинул на него глаза.
– Но ты можешь быть только с одной женщиной. Это так?
– Да.
– И сделал выбор?
– Да.
– Навсегда?
– Да.
– Тогда живи согласно ему! – В голосе Судьи слышалось облегчение. – Ради Бога, Ларри, повзрослей. Выработай в себе уверенность в собственной правоте. Когда такая уверенность бьет через край – это ужасно, Господь тому свидетель, но малая толика, наложенная на все сомнения и колебания, просто необходима. Для души это так же хорошо, как тень для кожи в жаркий летний день. Ты можешь управлять только собственной душой, и время от времени какой-нибудь умник-психиатр ставит под вопрос даже это. Повзрослей! Люси – прекрасная женщина. Брать ответственность за нее и за собственную душу – это уже слишком тяжелая ноша, а взваливать на себя слишком тяжелую ношу – один из самых популярных способов накликать беду.
– Мне нравится беседовать с вами, – признался Ларри, сам удивленный непосредственностью собственных слов.
– Вероятно, по одной причине: я говорю тебе то, что ты хочешь услышать, – строго ответил Судья. Потом добавил: – Есть разные способы совершить самоубийство, знаешь ли.
Прошло не так уж много времени, прежде чем Ларри предоставилась возможность вспомнить последнюю фразу Судьи – при трагических обстоятельствах.
Следующим утром, в четверть девятого, самосвал Гарольда выезжал с территории автовокзала «Грейхаунда», чтобы вновь отправиться в район Столовой горы. Гарольд, Уайзак и еще двое мужчин сидели в кузове, Норман Келлог и один мужчина – в кабине. Они находились на пересечении Арапахоу и Бродвея, когда увидели медленно катящийся к ним новенький «лендровер».
Уайзак помахал рукой и крикнул:
– Куда направляетесь, Судья?
Судья, который выглядел довольно комично в шерстяной рубашке и жилетке, подъехал к самосвалу.
– Собрался провести денек в Денвере, – вежливо ответил он.
– Думаете, доберетесь туда? – спросил Уайзак.
– Полагаю, что да, если буду держаться подальше от основных магистралей.
– Что ж, если по пути вам встретится один из этих книжных магазинов для взрослых, вас не затруднит загрузить полный багажник?
Этот вопрос вызвал общий смех, в том числе и у Судьи. Не смеялся только Гарольд. Он в это утро выглядел неважно: изможденное лицо, землистая кожа. Словно плохо спал ночью. На самом деле он практически не спал. Надин оказалась верна своему слову: не одна греза в эту ночь стала реальностью. Из тех, что заканчивались выбросом спермы. Он уже с нетерпением ждал грядущего вечера, и шутка Уайзака на предмет порнографии вызвала у него лишь легкое подобие улыбки. Теперь он все получал наяву, необходимость что-либо воображать отпала. Надин спала, когда он уходил. Перед тем как они угомонились, где-то около двух часов ночи, она сказала, что хотела бы прочитать его дневник. Он ответил: «Читай, если хочется». С одной стороны, так открывал ей все свои секреты, с другой – не мог сказать, хорошо это или плохо. Но за всю жизнь ничего лучшего он не написал, и решающим фактором оказалось желание – нет, потребность. Потребность показать кому-то плоды своих трудов.
Теперь Келлог высунулся из кабины:
