Уже к двум часам пополудни первого дня путешествия Стью понял, что его страхи оказаться в снежном плену и погибнуть от голода беспочвенны. Леса буквально кишели дичью. Никогда в жизни он не видел ничего подобного. А позже он подстрелил оленя, своего первого оленя после девятого класса, когда он прогулял пару дней, чтобы отправиться на охоту с дядей Дейлом. Тогда они подстрелили костлявую олениху, мясо которой оказалось жест ким и даже чуть горчило. На этот раз – самца, крепкого, с широкой грудью. «Зима только началась, – думал Стью, потроша оленя охотничьим ножом, взятым в магазине спортивных товаров в Гранд-Джанкшене. – У природы есть свои способы борьбы с перенаселением».
Том развел большой костер, пока Стью занимался оленем. Рукава его толстой куртки пропитались кровью и стали жесткими. Закончил он через три часа после наступления темноты, и его сломанная нога уже давно просила о пощаде. Олениху, убитую им и дядей Дейлом, они отвезли старику по фамилии Шуйи, который жил у административной границы Брейнтри. Он снимал шкуру и разделывал оленя за три доллара и десять фунтов оленины.
– Если бы Шуйи оказался сегодня здесь, – вздохнул Стью.
– Кто? – спросил Том, выходя из полудремы.
– Никто, Том. Разговариваю сам с собой.
Как выяснилось, вырезка, вкусная и нежная, стоила затраченных усилий. После того как они съели все, что могли, Стью приготовил еще тридцать фунтов мяса и следующим утром положил в одно из маленьких багажных отделений снегохода дорожного департамента. В первый день они проехали только шестнадцать миль.
В ту ночь сон изменился. Он вновь находился в родильной палате. Все заливала кровь. Ее пятна краснели на рукавах его белого халата. Простыня, прикрывавшая Фрэнни, промокла насквозь. И Фрэнни кричала.
Он идет. Джордж тяжело дышал. Его время наконец-то пришло, Фрэнни, он хочет родиться, так что тужься! ТУЖЬСЯ!
И он появился на свет, в заключительном выбросе свежей крови. Джордж вытащил младенца за бедра, потому что тот родился ножками вперед.
Лори начала кричать. Инструменты из нержавеющей стали полетели во все стороны…
Потому что Джордж держал в руках волка с яростно улыбающимся человеческим лицом, его лицом, это был Флэгг, пришло его время появиться вновь, он не умер, он по-прежнему топтал ногами этот мир, Фрэнни родила Рэндалла Флэгга…
Стью проснулся, хрипы собственного дыхания били по ушам. Он кричал?
Том все еще спал, так глубоко забравшись в спальник, что Стью видел только его чуб. Коджак свернулся клубком под боком Стью. Все хорошо, это всего лишь сон…
И тут из ночи донесся вой, длинный, протяжный. Полный отчаянного ужаса… вой волка, а может, крик призрака-убийцы.
Коджак поднял голову.
Мурашки побежали по рукам Стью, бедрам, паху.
Вой не повторился.
Стью заснул. Утром они собрали вещи и двинулись дальше. Это Том заметил, что внутренности оленя исчезли. На том месте, где они лежали, осталось множество следов, а кровавое пятно на снегу выцвело, стало тускло-розовым… и все.
Благодаря пяти дням хорошей погоды они добрались до Райфла. Наутро, когда проснулись, начался буран. Стью решил, что его лучше переждать, и они обосновались в местном мотеле. Том держал двустворчатую дверь открытой, а Стью заехал на снегоходе в вестибюль. Объяснил Тому, что лучшего гаража не найти, хотя тяжелые гусеницы снегохода изрядно пожевали высокий ворс напольного ковра.
Снег шел три дня. Когда они проснулись десятого декабря и выглянули в окно, ярко светило солнце, а температура поднялась градусов до тридцати пяти
[232]
. Толщина снежного покрова заметно увеличилась, и им стало сложнее находить изгибы и повороты автострады 70. Но в этот яркий, теплый, солнечный день Стью волновался не из-за того, что они могут сбиться с пути. Ближе к вечеру, когда синие тени начали удлиняться, Стью сбавил обороты, а потом и вовсе заглушил двигатель снегохода, склонил голову и, казалось, весь обратился в слух.
– Что такое, Стью? Что?.. – Тут Том тоже услышал. Низкое погромыхивание впереди слева. Оно усилилось до рева поезда-экспресса и сошло на нет. Вновь воцарилась тишина. – Стью? – озабоченно спросил Том.
– Не волнуйся, – ответил Стью и подумал: Я достаточно волнуюсь за нас обоих.
Плюсовая температура держалась. К тринадцатому декабря они приблизились к Шошону, продолжая продвигаться вверх по склонам Скалистых гор: самой высокой точкой, откуда им предстояло начать спуск, был перевал Лавленд.
Снова и снова они слышали низкое громыхание лавин, иногда далеко, иногда так близко, что оставалось только смотреть вверх, ждать и надеяться, что эти громадные навесы белой смерти не сползут на тебя, закрывая небо. Двенадцатого числа лавина сошла на то место, которое они миновали получасом ранее, похоронив след снегохода под тоннами спрессованного снега. Стью с нарастающим страхом думал о том, что вибрации, вызванные шумом двигателя, и станут причиной их смерти, спровоцировав лавину, которая накроет снегоход сорокафутовым слоем снега, прежде чем они сумеют сообразить, что к чему. Но им ничего не оставалось, кроме как двигаться вперед и надеяться на лучшее.
Потом температура вновь упала, и угроза отступила. Налетел очередной буран, остановивший их на два дня. Они вылезли из снега, продолжили путь… а по ночам выли волки. Иногда далеко, иногда так близко, что, казалось, они у самой палатки. Коджак вскакивал, рычал, напряженный, как взведенная стальная пружина. Температура воздуха оставалась низкой, частота схода лавин уменьшилась, хотя восемнадцатого одна прошла совсем близко.
Двадцать второго декабря, когда они миновали город Эйвон, Стью съехал с насыпи автострады. Их скорость составляла десять миль в час, они радовались жизни, снегоход взрывал клубы снега. Том только что показал на маленький городок внизу, безмолвный, как стереоскопическая картинка восьмидесятых, с белым шпилем церкви и нетронутым снегом на крышах. А буквально в следующий момент обтекатель начал заваливаться вперед.
– Какого хре… – начал Стью, но договорить уже не успел.
Снегоход еще сильнее наклонился вперед. Стью попытался дать задний ход, однако было слишком поздно. Возникло особое ощущение невесомости, какое испытываешь, когда прыгаешь с трамплина в воду. Их выбросило с сидений, и они полетели вверх тормашками. Стью потерял из виду и Тома, и Коджака. Холодный снег забил нос. Когда он открыл рот, чтобы закричать, снег полез в горло, за шиворот куртки. Он катился по склону. Наконец остановился, влетев в большой сугроб.
Выбирался на поверхность, как пловец, в горле пылал огонь. Он обжег его снегом.
– Том! – закричал Стью, прокладывая в снегу глубокую колею.
Как ни странно, с такого угла он ясно видел и насыпь автострады, и то место, в котором они с нее слетели, вызвав маленькую лавину. Задняя часть снегохода торчала из снега в пятидесяти футах ниже по крутому склону, напоминая оранжевый буй. Удивительно, что все время возникали водяные ассоциации… и, к слову, не тонул ли Том?
