– Как насчет того, чтобы уехать первого июля? – спросил он.
Фрэнни просияла.
– Ты поедешь? Ты хочешь?
– Конечно!
– Ты говоришь это не для того, чтобы доставить мне удовольствие?
– Нет. Другие люди тоже начнут уезжать. Не многие и не сразу. Но начнут.
Она обвила руками его шею, прижалась к нему.
– Может, это будет всего лишь отпуск. А может… может, нам действительно понравится. – Она робко посмотрела на него. – Может, мы захотим остаться.
Он кивнул:
– Возможно.
Но задался вопросом: а захотят ли они надолго задерживаться в одном месте?
Посмотрел на Люси и Питера. Люси сидела на одеяле и подбрасывала ребенка. Мальчик смеялся и пытался ухватить Люси за нос.
– А ты подумала о том, что он может заболеть? И ты. А если ты вновь забеременеешь?
Фрэн улыбнулась:
– Есть книги. Мы оба умеем читать. Мы не можем прожить всю жизнь в страхе, правда?
– Нет, пожалуй, что нет.
– Книги и хорошие лекарства. Мы научимся пользоваться ими, а что касается лекарств, которые закончатся… мы научимся их делать. Когда речь идет о болезни и смерти… – Она посмотрела в дальний конец луга, где дети шли к столам для пикника, потные и уставшие. – Это случается и здесь. Помнишь Рича Моффэта? – Он кивнул. – И Ширли Хэммет?
– Да…
Ширли умерла в феврале от инсульта.
Фрэнни взяла его за руки. Ее яркие глаза светились решимостью.
– Я считаю, что мы не должны бояться того, что нас ждет, и можем жить так, как нам хочется.
– Хорошо. Мне нравится. Это правильно.
– Я люблю тебя, Восточный Техас.
– Взаимно, мэм.
Питер вновь заплакал.
– Пойдем посмотрим, что с нашим императором.
– Он пытался ползти и стукнулся носом. – Люси передала малыша Фрэн. – Бедный кроха!
– Бедный кроха, – согласилась Фрэн и прижала сына к себе. Малыш привычно ткнулся головой в ее шею, посмотрел на Стью и улыбнулся. Стью ответил тем же.
– Привет, малявка!
Питер засмеялся.
Люси перевела взгляд с Фрэн на Стью, снова на Фрэн.
– Вы уезжаете, так? Ты его уговорила?
– Скорее да, чем нет, – ответил Стью. – Но мы пробудем здесь еще достаточно долго, посмотрим, кто у тебя в животе.
– Я рада, – кивнула Люси.
Издалека донесся звон колокола, мелодичные звуки поплыли в теплом воздухе.
– Ленч. – Люси поднялась, похлопала по огромному животу. – Слышишь, мелкий? Мы собираемся поесть. Ох, не пинайся, я уже иду.
Стью и Фрэн тоже поднялись.
– Возьми мальчика. – Фрэн передала ему малыша.
Питер уже заснул. Втроем они пошли вверх по склону к Рассветному амфитеатру.
Летний вечер, сумерки
На закате они сидели на крыльце и наблюдали, как Питер энергично ползает по пыльному двору, Стью – на стуле с плетеным сиденьем, продавленным от многолетнего использования, Фрэн – в кресле-качалке, слева от Стью. Во дворе подвешенная на цепях покрышка-качели отбрасывала на землю тень, похожую на пончик.
– Она долго жила здесь, да? – спросила Фрэнни.
– Очень долго, – ответил Стью и указал на Питера: – Он весь перепачкается.
– Вода у нас есть. Ручной насос. Надо только покачать. Все удобства к нашим услугам, Стюарт.
Он кивнул и больше не сказал ни слова. Раскурил трубку, глубоко затягиваясь. Питер обернулся, чтобы убедиться, что они все еще на крыльце.
– Привет, малыш! – Стью помахал ему рукой.
Питер упал. Поднялся на четвереньки и вновь пополз по большому кругу. У начала проселочной дороги, уходящей в поле дикой кукурузы, стоял маленький кемпер «виннебаго» с закрепленной на капоте лебедкой. Они ехали по сельским дорогам, но время от времени лебедку все равно приходилось пускать в ход.
– Тебе одиноко? – спросила Фрэнни.
– Нет. Может, и будет… со временем.
– Тревожишься о ребенке? – Она похлопала себя по животу, пока еще плоскому.
– Нет.
– Питер будет ревновать.
– Это пройдет. И Люси родила двойню. – Он улыбнулся небесам. – Подумать только!
– Я их видела. Как говорится, лучше один раз увидеть. Когда, по-твоему, мы доберемся до Мэна?
Он пожал плечами:
– Где-то в конце июля. Хватит времени, чтобы подготовиться к зиме. Тревожишься?
– Нет, – ответила она. Встала. – Посмотри на него, он весь перемазался.
– Я тебе говорил.
Стью наблюдал, как она спускается с крыльца и поднимает малыша. Он сидел там, где частенько сиживала матушка Абагейл, и думал о жизни, которая ждала их впереди. Думал, что все у них будет хорошо. Со временем им придется вернуться в Боулдер, хотя бы для того, чтобы их дети могли встретить своих сверстников, найти себе пару, жениться и родить своих детей. А может, Боулдер придет к ним. Некоторые из оставшихся задавали множество вопросов об их планах, можно сказать, устроили настоящий допрос… но в глазах читалось желание сделать то же самое, а не презрение или злость. Жажда странствий охватила не только Фрэн и Стью. Гарри Данбартон, который раньше продавал очки, говорил о Миннесоте. Марк Зеллман – о Гавайях, это же надо. Учился управлять самолетом, чтобы добраться до Гавай ских островов!
«Марк, ты убьешься!» – попыталась переубедить его Фрэн.
Марк задорно улыбнулся и ответил: «Кто бы говорил, Фрэнни».
И Стэн Ноготны мечтал о походе на юг. Остановиться на несколько лет в Акапулько, а потом двинуться в Перу. «Вот что я тебе скажу, Стью, – признавался он, – все эти люди нервируют меня. Я чувствую себя одноногим калекой на конкурсе пинков. Теперь я знаю только одного человека из десяти. Люди запирают на ночь двери… да, это факт! Послушав меня, никогда не поверишь, что я жил в Майами. А ведь я прожил там шестнадцать лет и каждый вечер запирал дверь. Но черт побери! С этой привычкой я с радостью расстался! В любом случае здесь становится слишком людно. Я много думаю об Акапулько. Поэтому, если смогу убедить Джейни…»
«Будет не так уж и плохо, – думал Стью, наблюдая, как Фрэн качает воду, – если Свободная зона развалится». Глен Бейтман с ним бы согласился, он в этом не сомневался. Она выполнила свою роль, сказал бы Глен. Лучше бы ей распасться до того, как…
До чего?
Что ж, на последнем заседании постоянного комитета Свободной зоны, которое состоялось перед их с Фрэн отъездом, Хью Петрелла попросил разрешения вооружить своих сотрудников и получил его. Последние несколько недель все говорили только об этом. В начале июня какой-то пьяница избил подчиненного Петреллы и швырнул его в витрину «Прорванного барабана», бара на Жемчужной улице. Пострадавшему сделали переливание крови и наложили тридцать швов. Петрелла заявил, что ничего этого не случилось бы, если бы у его человека был «полис спешл». Тут и вспыхнула полемика, в которой принял участие чуть ли не весь город. Многие люди (и Стью в их числе, хотя он старался не афишировать свои взгляды) не сомневались, что инцидент закончился бы убийством пьяницы, а не ранением стража порядка, будь у последнего оружие.
