Книга Противостояние, страница 62. Автор книги Стивен Кинг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Противостояние»

Cтраница 62

Он шел без остановки, не замедляя шаг, наслаждаясь ночью. Его глаза неистовствовали от ее возможностей. На спине он нес старый, потрепанный бойскаутский рюкзак. Можно было подумать, что зловещая веселость, читающаяся на его лице, таится и в сердце. Это лицо – омерзительно счастливого человека – излучало ужасное притягательное тепло; от его вида вдребезги разбивались стаканы в руках усталых официанток придорожных забегаловок, а маленькие дети врезались на трехколесных велосипедах в дощатые заборы и, рыдая, бежали к своим мамулям с торчащими из коленей острыми щепками. Это лицо гарантировало, что возникший в баре спор о СПО [53] перейдет в кровавую драку.

Он шагал на юг по шоссе 51, между Грасмером и Риддлом, теперь уже ближе к Неваде. В скором времени предполагал остановиться и проспать весь день, подняться уже с вечерней росой. Пока его ужин готовился на небольшом бездымном костерке, он всегда читал: потрепанный порнографический роман, «Майн кампф», комиксы Р. Крамба или какую-нибудь крайне реакционную газетку, от «Американских ценностей» до «Сынов патриотов». Когда дело касалось печатного слова, Флэгг не выказывал никаких предпочтений.

В этот день после ужина он двинулся дальше, направляясь на юг по прекрасному двухполосному шоссе, проложенному через забытые Богом пустынные края, наблюдая, обоняя и слушая, как климат становится более засушливым, уничтожая все, за исключением полыни да перекати-поля, глядя, как горы начинают вылезать из земли, словно спины динозавров. К завтрашнему рассвету или днем позже он намеревался попасть в Неваду, сначала в Овихи, потом в Маунтин-Сити, где жил человек по имени Кристофер Брейдентон, который снабдил бы его «чистым» автомобилем и «чистыми» документами, после чего страна засверкала бы перед ним во всем блеске великолепных возможностей, и ее тело, покрытое сетью дорог, напоминающих капилляры, смогло бы принять его, темную крупицу инородного вещества, в любом месте – в сердце, печени, глазах, мозгу. Он являл собой тромб, присматривающий сосуд, осколок кости, жаждущий пронзить нежный орган, одинокую раковую клетку, подыскивающую себе дружка, чтобы на пару вести домашнее хозяйство и выстроить небольшую и уютную злокачественную опухоль.

Он продолжал путь, размахивая руками. Его знали, хорошо знали на тайных дорогах, по которым путешествуют бедняки и безумцы, профессиональные революционеры и те, кто научился так ненавидеть, что их ненависть выделяется на лице, как заячья губа; отвергнутые всеми, кроме себе подобных, они встречаются в дешевых комнатах, увешанных лозунгами и плакатами, в подвалах, где отрезанные куски труб фиксируют в вертикальном положении и набивают мощной взрывчаткой, в подсобках, где разрабатываются безумные планы: убить министра, похитить ребенка прибывающего высокопоставленного лица или с гранатами и автоматами ворваться на заседание правления «Стандарт ойл» и начать убивать во имя народа. Да, его знали, но даже самые безумные могли лишь искоса смотреть на это темное, усмехающееся лицо. Женщины, с которыми он ложился в постель, даже те, для кого половой акт мало отличался от легкого перекуса на ходу, принимали его с застывшим телом, отвернувшись. Они принимали его, как могли принять поршень с золотистыми глазами или черного кобеля, – а когда все заканчивалось, ощущали холод, такой холод, что, казалось, уже никогда не согреться. Если он приходил на заседание, истерические вопли смолкали – прекращались злословие, упреки, обвинения, идеологическая риторика. На мгновение повисала мертвая тишина, все начинали поворачиваться к нему – а потом отводили глаза, будто он пришел к ним с какой-то древней и ужасной машиной уничтожения, в тысячи раз страшнее пластиковой взрывчатки, которую изготавливали в подвальных лабораториях студенты-химики, предавшие взрастившее их общество, или оружия, незаконно приобретенного у жадного до денег сержанта с армейского склада. Казалось, он пришел к ним с неким устройством, заржавевшим от крови и много столетий хранившимся в смазке криков, но теперь готовым к использованию, и его принесли на их совещание, будто дьявольский дар, будто торт с нитроглицериновыми свечами. А когда разговор возобновлялся, здравый и только по теме – насколько здраво и по теме могли говорить безумцы, – решения принимались достаточно быстро.

Он шагал вперед, ноги уютно чувствовали себя в сапогах, которые должным образом пружинили в нужных местах. Его ноги и эти сапоги давно уже отлично ладили друг с другом. Кристофер Брейдентон знал его как Ричарда Фрая. Брейдентон служил одним из кондукторов этой подпольной железнодорожной системы, по которой перемещались беглецы. Полдюжины разных организаций, от «Метеорологов» до «Бригады Гевары», заботились о том, чтобы у Брейдентона не переводились деньги. Будучи поэтом, он иногда читал лекции или путешествовал по западным штатам – Юте, Неваде, Аризоне – и выступал в старших школах, удивляя школьников и (он надеялся) школьниц новостью о том, что поэзия до сих пор существует – пусть и вдохновляемая наркотиками, будьте уверены, но все же не лишенная некой жуткой энергии. Возраст Брейдентона приближался к шестидесяти, и прошло уже более двадцати лет с тех пор, как его выгнали из одного калифорнийского колледжа за слишком уж тесные связи с СДО [54] . В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году Брейдентона арестовали за участие в демонстрациях во время Большого чикагского съезда. Тогда он установил тесные связи с радикальными группами, сначала поддерживая их безумные планы, а потом присоединившись к ним.

Темный человек шел и улыбался. Брейдентон был лишь одним концом одного канала, счет которым шел на тысячи. По ним и перемещались безумцы, таща с собой книжки и бомбы. Каналы пересекались, замаскированные указатели давали посвященным нужное направление. В Нью-Йорке его знали как Роберта Франка, и утверждение, что он черный человек, никогда не оспаривалось, несмотря на его очень светлую кожу. В паре с негром, ветераном Вьетнама – тот потерял левую ногу, так что его ненависть основывалась на более чем веской причине, – они прикончили шестерых полицейских в Нью-Йорке и Нью-Джерси. В Джорджии он представлялся Рамзеем Форрестом, отдаленным потомком Натана Бедфорда Форреста [55] , и, укрытый белой простыней, участвовал в двух изнасилованиях, кастрации и поджоге жалкого негритянского городишки. Но было все это очень давно, в начале шестидесятых, во время первой вспышки борьбы за гражданские права. Иногда ему казалось, что тогда он и родился. Из предшествующего периода своей жизни он мог вспомнить немногое. Вроде бы вырос в Небраске и какое-то время учился в одной школе с рыжеволосым кривоногим мальчишкой по имени Чарльз Старкуэзер [56] . Марши за гражданские права в шестидесятом и шесть десят первом годах Флэгг помнил лучше – драки, ночные рейды, церкви, которые взрывались так, словно внутри вырастало настолько большое чудо, что вместить его в себя не было никакой возможности. Он помнил, как в тысяча девятьсот шестьдесят втором году добрался до Нового Орлеана и встретил там чокнутого молодого человека, раздающего брошюрки, призывающие Америку оставить Кубу в покое. Некоего мистера Освальда. Парочка освальдовских брошюрок, старых и потрепанных, до сих пор лежала в одном из его многочисленных карманов. Он заседал в сотне разных комитетов ответственности. Участвовал в демонстрациях против десятка одних и тех же компаний в сотне разных университетских кампусов. Писал записки с наиболее обескураживающими вопросами, когда сильные мира сего выступали на публике, но никогда не задавал их вслух – политики, увидев это усмехающееся, горящее лицо, могли испугаться и скрыться со сцены. Он никогда не выступал на митингах, так как микрофоны взвыли бы от звука его голоса, а электрические провода перегорели. Но он писал речи для тех, кто выступал, и в нескольких случаях результатом этих речей становились бунты, перевернутые машины, студенческие забастовки и бурные демонстрации. В начале семидесятых он познакомился с человеком по имени Дональд Дефриз [57] и предложил ему взять прозвище Синк. Он помог составить план похищения наследницы крупнейшего состояния – и именно он предложил не возвращать ее за выкуп, но обратить в свою веру. Он покинул маленький домик в Лос-Анджелесе, где оставался Дефриз со своими дружками, менее чем за двадцать минут до появления полиции. Шел по улице – его пыльные сапоги цокали по мостовой – с яростной ухмылкой на лице. Матери, увидев эту ухмылку, хватали детей и тащили в дом. От этой ухмылки у беременных начинались преждевременные родовые схватки. Позже, когда поймали нескольких оставшихся в живых «партизан», все они признались, что в состав группы входил кто-то еще, может, кто-то важный, может, просто примкнувший, мужчина без возраста, мужчина, которого называли Странником, а иногда – Букой.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация