— Я просто хотел узнать, почему Анк-Морпорк перенаселен, господин капрал, если там так плохо, — сказал Кувалда.
— Потому что у них упадок и вырождение, рядовой. Они прислали сюда отряд, чтобы помочь Генриху захватить нашу любимую родину. Генрих свернул с пути Нуггана и пошел по безбожному… то есть по богохульному пути Арк-Морпорка. — Страппи, довольный тем, что не оговорился, продолжал: — Пункт второй. Не считая солдат, Анк-Морпорк отправил к нам Мясника Ваймса, самого ужасного человека в этом ужасном городе. Они думают только о том, чтобы уничтожить Борогравию!
— Я слышал, в Анк-Морпорке просто недовольны тем, что мы снесли клик-башни, — сказала Полли.
— Они стояли на нашей суверенной территории!
— Но это была территория Злобении, до того как… — начала Полли.
Страппи гневно замахал пальцем.
— Слушай меня, Пукс! Нельзя быть великой страной вроде Борогравии и не нажить врагов. Поэтому третий пункт, Пукс, и нечего тут сидеть и думать, что ты самый умный. Все вы такие, вижу. Ну-ка подумайте лучше вот о чем. Вам, может быть, не все здесь нравится, а? Возможно, Борогравия — не идеальная страна, но это наше отечество. Возможно, у нас не идеальные законы, но это наши законы. Возможно, борогравские горы не самые высокие и не самые красивые, но это наши горы. Мы деремся за то, что принадлежит нам, парни! — Страппи стукнул себя в грудь.
Пробудитесь, сыны Отчизны,
Довольно пить вино из кислых яблок…
Они присоединились, более или менее заунывно. А как же иначе. Даже если ты просто открываешь и закрываешь рот. Даже если поешь «ла-ла-ла». Полли, которая в таких случаях всегда оглядывалась на окружающих, заметила, что Зыркий отчетливо произносит все слова, что у Страппи неподдельные слезы на глазах и что Уолти вообще не поет. Рядовой Гум молился. Ловкий трюк, сказал вероломный внутренний голос в глубине души Полли.
К общему удивлению, Страппи продолжал петь — и в одиночестве исполнил второй куплет, который вообще никто не помнил. Капрал самодовольно улыбнулся, как бы намекая, что таких патриотов, как он, еще поискать.
А потом они попытались устроиться на ночлег поудобнее, насколько это возможно при помощи двух одеял. Некоторое время все лежали молча. Джекрам и Страппи ночевали в своих палатках, но инстинкт подсказал новобранцам, что по крайней мере капрал подкрадется послушать.
Примерно через час, когда по парусине барабанил дождь, Карборунд сказал:
— Ета, я, кажись, понял. Даже если мы грууфарно глупые, мы будем драться, потому что енто наша глупость… И, ета, так и должно быть.
Несколько человек сели и удивленно уставились в темноту.
— Я понимаю, что должен знать такие вещи, но все-таки — что значит «грууфарно»? — спросил Маладикт в сырой мгле.
— А… енто когда мама тролль и папа тролль сильно любят друг друга…
— Я, кажется, понял, спасибо, — перебил Маладикт. — То, что о чем идет речь у нас, друг мой, называется патриотизм. Это мое отечество, право оно или нет.
— Нужно любить свою страну, — сказал Зыркий.
— Что именно любить? — послышался из дальнего угла голос Кувалды. — Утренний свет на вершинах гор? Ужасную еду? Дурацкие Мерзости? Всю страну целиком, за исключением того клочка земли, на котором стоит Страппи?
— Но мы на войне!
— Да, вот тут ты прав, — Полли вздохнула.
— Ну а я не куплюсь на ихнее вранье. Сначала тебя топчут, а потом, когда они ссорятся с соседней страной, изволь за них драться. Борогравия становится «твоей», только когда кому-то нужно послать тебя на убой! — заявил Кувалда.
— Все, что есть хорошего в нашей стране, сейчас находится в этой палатке, — прозвучал голос Гума.
Воцарилось смущенное молчание. Дождь усиливался. Вскоре крыша начала протекать. Наконец Зыркий спросил:
— А что будет, если… э… ты сначала пойдешь в армию, а потом решишь, что тебе неохота сражаться?
— Тогда, если не ошибаюсь, тебя будут судить за дезертирство и отрубят голову, — ответил Маладикт. — Лично я назвал бы это мелким, хотя и досадным происшествием, но твоему общественному бытию, дорогой Зыркий, пожалуй, будет положен конец.
— А я не целовал ихнюю проклятую картинку, — сказал Кувалда. — Я перевернул ее, когда Страппи не смотрел, и поцеловал сзади.
— И все равно скажут, что ты целовал Герцогиню, — возразил Маладикт.
— Т-ты п-п-поцеловал Г-Герцогиню в… в зад? — в ужасе уточнил Уолти.
— Это была всего лишь задняя сторона картинки! — отрезал Кувалда. — Будь это зад Герцогини, стал бы я его целовать, ха.
Из углов послышалось неопределенное хихиканье и даже чей-то смешок.
— Ты п-п-поступил д-д-дурно! — прошептал Уолти. — Нугган на небесах в-в-видел т-тебя!
— Это просто картинка, — повторил Кувалда. — И потом, какая разница? Смотри на нее хоть спереди, хоть сзади, но мы сидим тут, и пока что я не вижу бифштексов и ветчины.
Над головами послышался негромкий гул.
— Я, ета, вступил, потому что хочу увидеть, ета, иностранные гусударства и всякую еротику, — сказал Карборунд.
На мгновение все задумались.
— Ты имеешь в виду экзотику? — уточнил Игорь.
— Ну да, ета, все такое, — подтвердил тролль.
— Но ведь нам врут, — прозвучал чей-то голос, и Полли осознала, что он принадлежит ей. — Нам всегда и обо всем врут.
— Аминь, — произнес Кувалда. — Будем драться за вранье.
— Может, это и вранье, — прорычала Полли, весьма убедительно подражая капралу Страппи, — но это наше вранье!
— Ну ладно, детишки, — сказал Маладикт. — Попробуем заснуть. Дядюшка Маладикт желает вам спокойной ночи. Пусть вам приснится, как мы пойдем в бой. Ведь нас поведет капрал Страппи. По-моему, это очень приятно.
Через некоторое время Кувалда уточнил:
— Так что, он пойдет впереди?
— Да. Ты, кажется, правильно меня понял, Кувалда. Страппи будет шагать прямо перед нами. На шумном и людном поле битвы, где, к сожалению, многое может случиться…
— И нам дадут оружие? — с надеждой спросил Зыркий.
— Конечно, вы же солдаты. И враг будет так близко, как раз перед вами…
— Это хороший сон, Мэл.
— Пусть он тебе приснится, малыш.
Полли отвернулась и попыталась устроиться поудобнее. Нам врут, сонно подумала она. Иногда ложь бывает приятной, а иногда нет. Люди видят то, что хотят видеть. Я сама — воплощенная ложь. И это сходит мне с рук.
Теплый осенний ветер сдувал листья с рябин. Рекруты шли вдоль холмов. Это было утром нового дня, когда горы остались позади. Полли по привычке развлекалась, определяя птиц, сидевших на кустах. Почти всех она знала.
