— Что ж, дело хорошее. Самое время, — поддержал ее Николай. — А то он не знает, куда силу девать. Целыми днями с казаками то рубится, то скачет, то в игры свои дурацкие играет.
— Сложно невесту искать, сидя в деревне. Я тут списалась кое с кем… — Она достала портрет, писанный красками на небольшой доске овальной формы, пояснила: — Сегодня гонец привез. Подойди, взгляни, Тимоша…
Не успел Сашка сделать и шага, как к матери подскочил Николай, выхватил портрет у нее из рук и, перейдя к своей супруге, вместе с ней стал разглядывать изображение. Поинтересовался:
— Кто такая?
— Тютчевых дочь. Перед самым Рождеством как раз четырнадцать исполнится. Если поторопиться, то на Святки можно и свадьбу сыграть.
— Фи-и, — одновременно скривили губы Николай и его жена. — Тютчевы…
«Мне еще педофилии недоставало», — с ужасом подумал Сашка, так и не взглянув на портрет. Ну не мог же он им открыто заявить, что его в принципе устраивает и Фленушка-Гертруда, но женитьба никак не входит в его планы на ближайшую пятилетку. И исключительно ради того, чтобы замотать вопрос и похоронить его в абсурде тщательных поисков достойной кандидатуры, он предложил:
— А может быть, поискать среди дочерей франкского или кастильского короля?
Предложенные кандидатуры были названы им, исходя лишь из одного параметра — максимальной удаленности от вельяминовского поместья.
Николай коротко хохотнул:
— Ай да Тимоша! Он уже и шутить выучился… Право слово, мама, если уж мы до бояр Тютчевых докатились, то, может быть, действительно нам стоит и среди дочерей франкского короля поискать? Или, того лучше, герцога баварского?
— Не вижу оснований для ерничанья. Не то сейчас время. Да тебе мы с отцом достойную жену подобрали. Дочь нижегородского князя Дмитрия Константиновича, родную сестру жены великого князя Дмитрия. Но после ваших с Иваном выходок даже из имения боязно нос высунуть, не то что невесту достойную искать. А бояре Тютчевы — род хоть и не очень знатный, но многочисленный. А это обстоятельство немаловажное в нынешние смутные времена. — Она поднялась с кресла, подошла к Николаю и, отобрав у него портрет, передала его Сашке. — Держи, Тимоша, знакомься. Это твоя невеста.
Ох, тяжело спорить с боярыней Вельяминовой. Да Сашка и пробовать не стал. Забрал портрет и ушел к себе — разоблачаться.
Но на сегодня события, как оказалось, еще не закончились. Вечером к Сашке в комнату заявилась матушка самолично.
— На, Тимоша, читай. — Она протянула Сашке письмо. — Гонец прибыл из Сарая, от Ивана. Среди его ближних людей мой доверенный человек есть, — пояснила она. — Он и пишет.
В письме сообщалось, что Иван, прибыв в Сарай, провозгласил себя царем и был поддержан всей Ордой. Ярлык на великое княжение Владимирское, выданный его отцом князю Дмитрию Ивановичу, объявлен утратившим силу. Новый ярлык на великое княжение Владимирское выписан на имя Михаила Тверского, и Некомат Сурожанин уже отвез его в Царьград.
— Кто такой Михаил Тверской? — оторвав от письма взгляд, спросил Сашка.
Марья Ивановна от удивления сделала брови домиком, но потом, вспомнив, что ее Тимоша лишь несколько месяцев назад начал знакомиться с миром, объяснила:
— Михаил Тверской — цезарь ромейский. По-русски — Тверь, а по-гречески — Тивериада, она же Византия. Такое было в стародавние времена, еще до Троянской войны. Тогда Русь была византийской провинцией. Да тогда весь мир был византийской провинцией. Они ведь принесли в самые отдаленные уголки свою цивилизацию, действуя не столько мечом, сколько книжным словом. А сейчас это даже не смешно. Михаил мог решиться принять ярлык только в одном случае — если Орда посадит его на великокняжеский трон.
— Это война? Да, матушка?
— Да, сынок. Если мы с тобой ее не предотвратим.
— Мы-ы? Каким образом?
— Эту интригу плетет Некомат. Он спит и видит, чтобы столкнуть лбами русских людей. Сам ли он до этого додумался или заказ чей-то выполняет, не знаю. Знаю только одно: врагов у Руси много. Силой сладить с нами они не могут, вот и плетут интриги, чтобы русскими же руками залить Русь кровью. И мы с тобою, Тимофей, в этом виноваты тоже.
— А мы-то каким боком, матушка? — возмутился Сашка.
— А таким, что Мамай наш, брат твой и мой сын, у этих людей на поводу пошел.
— Ну Дмитрий этот самый тоже хорош. Не имел он права род наш сана тысяцкого лишать. По-твоему, это справедливо?
— Справедливо — несправедливо… Вопрос этот мы должны были между собой в семейном кругу решить.
— Это в каком смысле — в семейном?
— Ну да, я все забываю… Дмитрий-то Иванович — двоюродный брат ваш. Мать его, покойница Александра, приходилась родной сестрой твоему отцу. Ох-хо-хо… — Она тяжело вздохнула. — Конечно, Дмитрий неправ. Надо было сесть за стол да решить все полюбовно. Отец-то ваш, когда Дмитрий мальчишкой был, права его на трон оберегал, никому обидеть не давал. А желающих много было. Тот же тестюшко его да Микулин, князь нижегородский… А помер наш Василий Васильевич, вот Дмитрий таким образом и отблагодарил нас. Да Ивана еще гордыня обуяла безмерная… А исправлять, Тимоша, нам с тобой. В том вижу знак свыше, что в самую тяжелую минуту Господь тебе разум даровал, сынок. Поедешь к князю Дмитрию. Николай для этого дела негоден. Слишком мягок да и неумен. Убедишь Дмитрия вернуть Мамаю причитающийся ему сан. Да десятину, которую он со всей Руси собирает, да пошлины мытные, что с купцов иноземных берет за торговлю на Ярославском торжище, пусть не забывает в Орду отправлять. Войско свое кормить надо, иначе оно чужим служить начнет.
— Так здесь еще и деньги замешаны… — Сашка хотел присвистнуть, но вовремя сдержался и только почесал затылок. Его скромный жизненный опыт свидетельствовал, что за деньги, тем более за большие деньги власть предержащие у нас готовы на все. Даже несколько сот тысяч русских людей положить — это для них как два пальца об асфальт. — Боюсь, матушка, ничего у нас не получится.
— Получится, сынок, ты только постарайся, а я молиться за тебя буду. По дороге заедешь в Троицу, к преподобному Сергию. Письмо тебе к нему дам. И князю Дмитрию напишу. Может, послушает тетку. Да Сергий еще ему напишет, слово свое скажет. Вот с этими письмами и поедешь, Тимоша. А уговоришь Дмитрия, поедешь в Сарай — Мамайку, чертова сына, уговаривать. Нет, заедешь домой, сама с тобой поеду. А сейчас ложись спать, Тимофей. Завтра выедешь. Адаш подготовит все необходимое. Он поедет с тобой.
VIII
Рабочий день в «Комоко Интернешнл Рус» начинался в девять, но склад открывался на час позже и соответственно на час позже закрывался. Но коллективный опыт нескольких поколений складских работников, переросший в предание, гласил, что раньше двенадцати ни один клиент на складе не появляется. Поэтому сменная складская бригада, состоящая из трех человек, устраивала своим членам, соблюдая очередность, небольшую разгрузку. Один приходил к десяти и открывал склад, а двое других — к двенадцати. Все складские, как правило, являлись студентами, и эти два часа не были лишними ни для кого. Непосредственное начальство знало о сложившейся традиции и, поскольку это не отражалось на работе фирмы, закрывало глаза на столь вопиющее нарушение трудовой дисциплины.
