Беседуя подобным образом, они обошли дворец и, минуя караулы, прокрались к черному входу. Дверь бесшумно раскрылась, пропуская ночных гостей. Дальше — вверх по винтовой лестнице, и вот уже они на третьем этаже.
— Ложись и спи спокойно, государь. Я тебя разбужу, — шепотом заверил Адаш, когда они расставались у дверей комнаты Куницы.
Но Сашка уже не слышал его. Находясь так близко от Ольги, он уже ничего не видел и не слышал, а думать мог только о своей возлюбленной, ее прекрасном чувственном теле и жарких ласках, которыми она сейчас его наградит. На цыпочках бегом он преодолел два лестничных пролета, отделяющих третий этаж от второго. Вот уже и дверь Ольгиной спальни. Кровь громко стучит в висках, сердце так и выскакивает из груди. На мгновение в душе его ворохнулось какое-то смутное предчувствие, Сашка чуть притормозил перед дверью, намереваясь оглянуться, но в этот момент на его голову обрушилось что-то тяжелое, в мозгу вспыхнул яркий свет и… Все. Сознание отключилось.
— Готов. Вяжи его, — послышался зловещий шепот, и тут же от стен отделились серые тени и сгрудились над лежащим Сашкой. — Четверо, тащите его в острог, остальные наверх. — Прозвучала команда, отданная все тем же голосом.
Серые тени бесшумно потекли вверх по лестнице, скапливаясь перед нужной дверью.
— Пошел, — послышалась команда, и две тени, коротко разбежавшись, грузно ударили в дверь. Дверь, сорванная с петель, провалилась внутрь, и в коридор хлынул неяркий свет из комнаты.
Адаш и Куница мирно сидели за столом, на котором была разложена нехитрая снедь, и возвышалась могучая фляга Адаша. Два арбалетчика, держа оружие на изготовку, заскочили внутрь и заняли позиции в углах комнаты, и тут же дверной проем ощетинился целым кустом копий.
— Эх, чувствовал же Тимофей Ва… — только и успел произнести Адаш.
В зубы ему воткнули кляп, навалились, заломили руки за спину. Не оставили без внимания и Куницу.
— Тащи и этих в острог, — скомандовал голос. — Да и дверь на место поставьте.
Кто-то из прислуги, привлеченный невнятным шумом, выглянул в коридор, но начальственный голос так на него цыкнул, что дверь тут же захлопнулась. Вновь воцарилось абсолютное спокойствие и тишина. Ночь. Все спят.
…Сашка открыл глаза. Темнота. Он попробовал пошевелиться. Ничего, только голова чуть-чуть побаливает. Сел, пошарил вокруг себя руками. Он сидит на чем-то деревянном, а вот каменная стена уходит вертикально вверх. Глаза уже попривыкли к темноте, и Сашка смог осмотреться. Это тюремная камера! Вверху, под потолком, маленькое оконце, откуда еле сочится серый сумеречный свет. Он сидит на нарах, прислонясь спиной к холодной каменной стене. Сашка вспомнил яркую вспышку и острую боль в голове. Кто-то огрел его по башке перед Ольгиной дверью, и вот — он уже в камере. Сколько времени он был в отключке? Где Адаш? И кто ему врезал по голове? Слава богу, на голове у него была меховая шапка. Она-то, видимо, и спасла его бедную головушку.
Не успел Сашка еще до конца освоиться со своим новым положением, когда в двери со стуком открылось небольшое окошко, и камеру осветил горящий факел. В окошко кто-то заглянул и, глумливо захохотав, спросил:
— Что, очухался уже, герой? Принимай гостей.
Окошко захлопнулось, и в камере вновь воцарилась темнота. Заскрипела открываемая дверь, и появилась фигура в широком монашеском балахоне с капюшоном, надвинутым на лицо. Дверь захлопнулась, и из-за нее донесся голос:
— Постучите потом, выпущу.
— Милый, где ты? — раздался Ольгин голос. — Я ничего не вижу.
Сашка подскочил к возлюбленной и сжал ее в объятиях.
— Что случилось, любимая? Где мы находимся? Почему мы здесь?
Ольга зашептала ему на ухо:
— Ты в кремлевском остроге. Я заплатила стражникам, чтоб они меня к тебе ненадолго пустили. Бери мою рясу и беги отсюда, а я останусь вместо тебя.
— Ольга, не говори ерунды. Никуда я не побегу. Объясни мне все по порядку. Я ничего не понимаю.
— Вчерашней ночью мой муж вместе с кремлевской стражей захватил тебя, Адаша и Куницу. Я подслушала, как он сегодня говорил с великой княгиней. Харлампий утверждает, что вы втроем собирались убить семью великого князя. У него якобы есть доказательства. Но великая княгиня ему не поверила, хотя и сделала вид, что верит всему, что он говорит. Она знала, что ты ходишь ко мне. Но не скажет же она об этом Тютчеву! И про Адаша с Куницей тоже знала. А мой дурак выдумал какой-то заговор.
— Заговор? — переспросил Сашка.
— Ну да, заговор. И как он только придумал такое?
— Может быть, кто-то ему подсказал? Уж не Некоматовых ли рук это дело?
— Не знаю. Некомат вчера днем уехал из Костромы. Может, и он надоумил Харлампия. Одно знаю точно: Харлампий такое сам бы не придумал. Да и не его это дело — смотреть за тем, кто ходит во дворец и зачем. А уж тем более — заговоры раскрывать.
— Ах Некомат, сволочь, опять обскакал! — Сашка с досады готов был проломить и каменную стену.
— Как бы то ни было, милый, Харлампий носится с этим заговором, как курица с яйцом. Хотел гонца к великому князю посылать, но княгиня не велела. «Не надо, — говорит, — беспокоить его сейчас, доложишь, когда он вернется». Тебе надо бежать, Тимоша, и спрятаться, чтобы под горячую руку князю Дмитрию не попасть. Надо выждать некоторое время: во-первых, посмотреть, что за доказательства у Харлампия, а во-вторых, дать возможность великой княгине Дмитрия переубедить. Не получится — признаюсь в супружеской неверности, всю вину на себя возьму.
— Этого еще не хватало! — возмутился Сашка. Он не знал точно, что в этом мире полагается за супружескую измену, но подозревал, что ничего хорошего. — Успокойся и иди к великой княгине. Со мной ничего не будет, я и сам сумею убежать. Помни только, что я люблю тебя. Стража! — Громко крикнул он. — Посетитель уходит!
— Тимоша… — жалобно шепнула Ольга, но уже заскрипели петли, и дверь приоткрылась.
— Отойди к стене! — громко скомандовал стражник.
Сашка выполнил его команду. Дверь заскрипела, пропуская Ольгу, и вновь воцарилась полная темнота. «Опять я вляпался, — с досадой подумал он. — А ведь люди на меня надеялись, посылая сюда. Но, видимо, не моя это стезя. Передвигаться по коридорам власти совсем не то же самое, что гоняться по лесам за бандитами. — Сашке стало грустно. Осознание собственной неумелости, никчемности и какой-то просто-таки хронической неудачливости угнетало его в гораздо большей степени, чем вполне конкретная проблема — потеря свободы и обвинение в государственном заговоре. — Адаш тоже хорош. Вместо того чтобы где-то подсказать, где-то поправить, а где-то и запретить мне делать что-то, он только и делает, что потворствует, да еще и сам пускается со мной во все тяжкие. Он может научить верно держать меч и правильно пускать стрелу. Но он не советчик в придворных интригах и кознях. Он такой же прямодушный солдат, как и я. Вот нам и надо заниматься тем, что мы умеем лучше всего, — преследовать врагов и уничтожать их, а не отираться во дворцах. — Сашку внезапно осенило. — Надо догнать Некомата и прикончить его. Это лучшее, что мы с Адашем можем сделать. По крайней мере, Некомат — враг, однозначно. Это он стравливает Мамая и Дмитрия, это он украл у нас письма, это он, похоже, упрятал меня в каталажку и подводит под статью. Итак, решено. Главная цель — Некомат, а дальше посмотрим, что из этого получится. А политику и интриги оставим на долю великой княгини. Она на нашей стороне».
