— Гаврила Иваныч, начиная с этого момента, донесения мне о продвижении противника — каждые два часа.
XXVIII
Восьмого сентября большой праздник — Рождество Пресвятой Богородицы. Великий князь и великий воевода ехали вдоль строя изготовившегося к сражению войска и, время от времени останавливаясь, говорили зажигательные речи. Следом за ними, слегка поотстав, ехал Николай Вельяминов и не очень громко, но так, что его слышали в первых двух-трех рядах, приговаривал:
— Молитесь, сынки, Пречистой Деве. Сегодня ее праздник, а вам предстоит в этот святой день убивать своих братьев…
Высокий безусый парняга в пятой шеренге переспросил у стоящего впереди:
— Эй, слышь, чего там баял этот рыжебородый?
— Молись, говорит, — обернувшись назад, ответил сосед, — ибо сегодня убьешь брата своего.
— Это я с превеликим удовольствием, — заржал детина. — Мне через этого брата вся дорога жизненная перекрыта.
— И чего зря болтаешь, Зяблик… — раздался голос откуда-то сбоку.
— А чё? Точно, прибил бы, кабы не боялся губного старосты.
[34]
Я — дворянин, а стою в одном ряду вместе с вами, холопами. А все потому, что батя коня боевого купить не может.
— При чем же здесь твой брат?
— А при том, что батя все деньгу копит — брату моему землицы купить. Батин-то участок невелик — делиться-то… Брат женился, а я не моги. Не прокормим, говорят, еще одну женку да детишек. Погоди, говорят, землицы прикупим да брата отселим… А сколько можно годить-то?
— А вы взяли бы участок внаймы, вон у тех же Вельяминовых.
— Внаймы взять — добровольно в крестьяне пойти. А мы дворяне, нам земля за службу положена. Раньше такие, как я, в Орду уходили — служить. А теперь — не пойми чего…
— Ушел бы в Орду, все одно здесь стоял бы. Только с другой стороны.
— Вот и с этим так получается… Мне все охвостья! Брат мой, значит, с бабой своей да стариками дома остался, а я вот здесь… Да… А баба у него ядреная… Пощупал я ее чуток, так этот жадюга бежит, орет… А я ему и говорю: «Смотри, брат, какие у ей дойки тугие, тебе одному их не растягать…»
— Не возжелай жены ближнего своего…
— Так что же это получается? Ему — все, что душе угодно, а мне — не возжелай… Не-эт… Нет нам двоим места в этой жизни. Либо он, либо я.
— Каин, где брат твой Авель?
…Великий князь с великим воеводой завершили объезд строя и поднялись на кремлевскую стену. Отсюда поле предстоящей битвы было как на ладони. Темной широкой полосой, поросшей короткой рыжей щетиной сжатых хлебных колосьев, тянулось оно вдоль берега Москвы-реки до самого Красного холма. Только в одном месте зеленым языком налезала на него Ивановская горка, с южной стороны поросшая фруктовым садом, принадлежащим крестьянам небольшого, затерявшегося в саду села, так и названного — Сады. Село стояло почти на самой вершине Ивановской горки, а сразу за ним к саду примыкал лес.
Великокняжеское войско выстроилось перед кремлем, упершись правым своим флангом в Москву-реку, а левым — в Неглинку. Свою артиллерию великий воевода расположил на более высоком левом фланге, над строем конницы. В известном смысле занимаемая сегодня войском позиция была вынужденной. Гораздо выигрышней была бы позиция на Красном холме, но посланный туда вчера великим воеводой кавалерийский отряд был выбит подходящими силами ордынцев. Теперь же на Красном холме была ставка Мамая, а его войска выстроились у подножия холма, на берегу Яузы, у бродов.
— Добрую крепость построил, брат, — ревниво промолвил Дмитрий, обращаясь к Сашке. — Только зачем она здесь? Города нет, а кремль есть.
— Как видишь, сгодилась, великий князь. Не было б ее, откуда бы ты сейчас войском командовал?
Вчера, когда решался вопрос, где находиться Дмитрию во время битвы, Боброк и другие князья потребовали, чтобы он поднялся на стену и руководил битвой, а не сражался вместе со всеми. Испокон веков князья дрались рядом со своими воинами, а руководили битвами те, кому положено — воеводы. Но тут Боброк сказал: «Ты теперь не только великий князь. Вот побьешь завтра Мамая и станешь ордынским царем. А царю негоже в общем строю рубиться. Его дело — на битву с высоты взирать». Великокняжеский стяг поднял над собой Бренко, а Дмитрий поднялся вместе с великим воеводой на крепостную стену — командовать.
— Сгодиться-то сгодилась, — все еще недовольно проворчал Дмитрий. — Вот только почему ты ее на своей земле поставил?
Сашка глубоко вздохнул. Ну что, рассказывать ему сейчас, что так случайно получилось? Что просто выбрали удобное место, даже не думая о том, чья эта земля? А может, еще и про забор вокруг складов рассказать, который нежданно-негаданно стараниями архитекторов превратился в крепостную стену? Все равно не поверит. И поднаторевший за последние годы в придворном лицемерии Сашка ответил великому князю:
— Вся земля твоя, государь. Мы лишь пользуемся тем, что твои предки моим за службу пожаловали. И сами тебе за то службой своей обязаны. И служим не за страх, а за совесть. А крепостью этой располагай сам, государь. Не нужна — снеси, нужна — пользуйся. А может, и город вокруг нее сложится. Все прибыль тебе будет.
— Ладно… Не о том речь сегодня. А если ордынцы в атаку не полезут?
Великий воевода пожал плечами.
— Будем ждать. Мы атаковать их не будем. У них и воинов в полтора раза больше, и позиция лучше.
— А если князь Литовский подойдет и в тыл нам ударит?
— Мы следим за ним. Он стоит лагерем за Можаем и не думает трогаться. Он ждет результата сражения, в драку лезть не хочет.
— И сколько мы будем ждать?
— День только начался, государь. — На самом деле Сашка был уверен, что не для того сюда так торопился Некомат, чтобы теперь выжидать. Не пройдет и часа, как ордынцы бросятся в атаку. — Подождем до полудня.
— Вот уж не думал, что придется драться на наших московских Кулишках, — раздалась сзади негромкая, вполголоса, реплика Николая Вельяминова. — Да еще с кем? С родным братом…
— Что? — Сашка обернулся к Микуле. — Что ты сказал, брат?
— Не думал, говорю, что с братом придется…
— Не о том… Где… Где, ты сказал?
— На Кулишках. А ты не знал, как это поле называется? Хотя, верно… Откуда тебе? Ты ж как… Так сразу уехал. Да, Кулики, Кулишки называется.
— То есть Куликово поле, да?
— Ну да, можно и так сказать.
«Жесть! — мысленно схватился за голову Сашка. — Вот это изменил историю, вот это нарушил пространственно-временной континуум! Поле-то все равно Куликово!»
Николай с удивлением поглядел на изменившегося в лице брата и сказал:
