Так что я поменялась с ней, мне досталась ее черная Болтушка Кэти, а ей моя белая. Но знаешь, это всегрустно, и я рада, что сейчас по-другому. Но ты вот веришь, что чернокожих девушек сейчас уважают за их красоту? Я не верю.
Я перевела дыхание и мрачно на него посмотрела.
Томас взял меня за плечи и развернул спиной к себе.
— Где там эта веревочка? Я ее узлом завяжу.
— Никто больше не будет дергать меня за веревочки. Никаких веревочек. Я не буду ничьей марионеткой.
— Кажется, веревочные аналогии тебя измотали.
— Да, меня несет. Я знаю. — Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и попятилась к открытой двери, обнимая себя за плечи. — Я разрядила аккумулятор «хаммера», у меня закончился бензин, из-за меня ты прыгал в пруд, меня стошнило в кафе, а теперь я под кайфом и не могу заткнуться. Потому что я нервничаю. Рядом с тобой я жутко нервничаю. Ты не такой, как другие мужчины.
— Буду считать это комплиментом.
— Хуже того, у меня кошмары, и я просто боюсь заснуть. Ты не посадишь со мной немножко? Нет, это не приглашение в постель.
— Как мне нравятся твои намеки.
— Ладно. Хорошо, проходи, садись.
Томас зашел вслед за мной в спальню. Включил лампу и оставил дверь открытой. Это меня очаровывало и огорчало. Он был либо джентльменом, либо ему было на меня наплевать, либо и то и другое.
Тебе не нужен мужчина, тебе нужны воспоминания. Так сказал мне парень, с которым я рассталась без малейшей на то причины. И он был прав. Я могла получить любого, поэтому не чувствовала в отношениях вызова. Мне быстро становилось скучно. А сейчас, к сожалению, мне хотелось множества воспоминаний обо мне и этом человеке, Томасе Кэроле Меттениче, но я застряла в страхах и шрамах — его и своих.
— Там есть стул, — сказала я, словно он сам не мог бы увидеть. — Садись рядом с кроватью, пожалуйста.
А потом я забралась под одеяла. Он подвинул стул, а я возилась, делая из покрывала и квилта подобие птичьего гнезда. Ляг на правую сторону, взбей подушку, правую руку чуть-чуть подогни, кисть со шрамами спрячь под наволочку. Да! Вот теперь твоих шрамов не видно. Я лежала на правом боку, утопив в мягкость подушки ухо и шрамы на правой щеке. И выглядела совсем как прежняя я. Пока не двигалась.
Томас медленно опустился на стул, наблюдая за мной и удивленно приподнимая брови.
— Что ты делаешь? Собираешься отложить яйцо?
— Позирую. Делаю то, чем занималась всю жизнь. Повернуться туда, посмотреть туда, втянуть живот, поймать идеальный свет. Теперь мне придется разучивать новые позы. Если потрудиться, я смогу большую часть времени прятать от чужих взглядов жуткую половину.
— У тебя нет жутких половин. Есть только твое лицо. И не нужно так делать, заработаешь растяжение мышц.
— Лучше уж растяжение, чем чужие взгляды на эту гадость. — Я еще немного поерзала. И наконец застыла на постели, как сломанная греческая статуя: наполовину в песках и пепле Помпеи. Можно было расслабиться. Я создала иллюзию того, что все в порядке.
— Из меня растили гейшу, — объяснила я. — Элемент декора. Как украшение или призовой скот. И не говори мне, что сейчас на меня не стало приятней смотреть. «Произведение искусства». Так меня называли. Когда я была маленькой, художники все время просили отца разрешить мне позировать. И он говорил мне: «Через тысячи лет коллекционеры и историки будут восхищаться твоими портретами. Твоя красота сделает тебя бессмертной».
Томас поморщился. Оттолкнул стул и сел на пол рядом с моей головой. Старая рама кровати была низкой, и Томас смотрел мне прямо в глаза. Он положил руку на кровать, подпер кулаком подбородок. В теплом озере света единственной лампы он оказался так близко, что я почти чувствовала его дыхание у себя на щеке.
— Ты все еще очень красива, — низким и хриплым голосом выдохнул он. — Очень. Тобой можно просто любоваться. И это совершенно не зависит от того, станешь ли ты новой Джокондой.
— Я не выпрашивала комплиментов. Я просто… Я знаю, что умею лучше всего. И хотела тебе это показать.
— Чтобы произвести на меня впечатление, вовсе не нужно прятать в подушке половину лица.
Глаза заполнились слезами. Я быстро моргнула.
— У дальних родственников отца до сих пор есть плантация на берегу Южной Каролины. Там сохранились хижины для рабов, их используют как гостевые домики. Называют «квартирами для прислуги». Прислуги, не рабов. Звучит намного лучше, правда? Мне кажется, что счастье в том, как человек видит свое место в обществе. Я, например, гейша. Точнее, была ею. И я была счастлива на своем месте. Просто хотела, чтобы ты знал.
— Если ты счастлива, подглядывая за мной краем глаза из стратегически выверенной ямки в подушке, то будь по-твоему. — Он помолчал. — Но со стороны кажется, будто твоя голова застряла в гигантском безе.
Я хмыкнула. Потрясающе. Он умел меня рассмешить.
— Я выпила ровно столько, чтобы смеяться и плакать одновременно. Не говоря уже… ты знал, что Санта делает гашишное масло?
— Ах да. Это многое объясняет.
— Давай. Уходи. Спасайся. Я несколько часов поболтаю с потолком, а потом засну.
— Потолок тебе нравится больше, чем я?
— Нет, с тобой приятно разговаривать. Это как безопасный секс. Секс без прикосновений.
— Хм-м.
— Ничего личного. Просто я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Не хочу, чтобы ко мне вообще прикасались. Шрамы. Меня колотит от одной мысли, что их потрогают.
Он разжал кулак, хитро покосился на меня и потянулся указательным пальцем к моему плечу.
— Не знаю, как удержаться. Я в любой момент могу коснуться твоего плеча.
— Не надо, пожалуйста. Я не шучу.
Он опустил руку и нежно на меня посмотрел.
— Я не прикоснусь к тебе. Обещаю.
— Мне страшно, потому что я больше не знаю, в чем мои сильные стороны. Раньше я знала, в чем мой дар. Мужчины меня хотели. Все мужчины, откуда угодно. Я знала свое место. И это не всегда было здорово, понимаешь? Знать, что все смотрят и оценивают тебя только сквозь призму секса. Мужчины смущались, или нервничали, или начинали защищаться заранее, или… такие, как Геральд, были самоуверенными, агрессивными и нахальными. Но вот сейчас я смотрю на тебя. И ты не похож ни на кого из них. Я не знаю, куда тебя определить. Не понимаю твоих действий. О таких, как ты, не рассказывают в школе для гейш.
— Я единственный в своем роде.
Я улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. И моя улыбка погасла.
— А какой была твоя жена? — шепотом спросила я.
Он замер. Он словно погас. Взгляд стал пустым и далеким, словно он смотрел не на меня, а на нее.
— Умная, красивая, очень богатая. Мы встретились в колледже. Нет, не учились вместе. Познакомились в спортивном баре. Я работал там барменом. А она отдыхала. Вернулась домой из Гарварда, и ее семья купила ей целый квартал. Так что, как выяснилось, квартиру я снимал у нее.
