— Твоя жена училась в Гарварде? Это не просто умная… это…
Гарвард!
— Она получила степень по юриспруденции. Была лучшей в своем выпуске.
— А потом занялась практикой?
— Буквально на пару лет. А потом родился Этан, и она решила ухаживать за ребенком.
— Ей это нравилось?
— Поначалу да. Она бунтовала против своей семьи. Мне кажется, что и замуж за меня она выскочила только им назло. Но с сестрой они были близки, а сестра все пыталась заманить ее обратно под семейное крылышко. Мезальянсы романтично смотрятся только в сказках.
— Но ты же стал успешным архитектором еще в молодости! Разве можно этого не ценить?
Он грустно улыбнулся.
— Ты флиртуешь?
— Нет, впервые в жизни я разговариваю с мужчиной искренне. Утром наверняка стану жалеть.
— Это будет наш секрет.
Я посмотрела на него.
— Так ваш брак был сложным, но ты был счастлив, что у тебя есть сын.
— Совершенно счастлив.
— Я не буду врать, говорить, будто знаю, каково это, потерять…
— Я не хочу о нем говорить. — Томас слегка отстранился. — Ничего личного. У меня свои кошмары.
Стоило ли говорить с ним о детях Дельты? Нет, она сама сказала бы, если бы думала, что это поможет. Она призналась мне. Но это было личное. Но, возможно…
— Дельта лучше, чем кажется, понимает твои чувства. Больше я ничего не скажу.
Томас искоса посмотрел на меня. И я увидела, как он понимает.
— Ее первые дети. Я слышал о них.
Я застонала.
— Но не от меня.
— Пайк рассказал мне.
— Bay.
— В здешних краях секреты блуждают кругами, но не выходят за круг. Все в порядке. Все только между друзьями.
— Так давай будем друзьями.
Он подмигнул мне.
— Ага, просто друзьями. У меня есть идея. Давай считать друг друга девственниками. Я помню, была такая игра. Сначала я говорю тебе, как потерял невинность. Потом твоя очередь.
Желудок заледенел от страха. Я не хотела обмениваться такими историями. Ни с кем. В крайнем случае придумала бы что-нибудь. Но мне не хотелось врать Томасу.
— Мне было шестнадцать. Ей было семнадцать. Она слегка шепелявила, и у нее был крошечный «Фольксваген-жук». — Томас подмигнул мне. — Она была старше, у нее было расстройство речи и большая грудь.
— Хороший выбор. — Больше мне нечего было сказать.
Секунды шли за секундами. Томас цокал языком.
— Я признался, твоя очередь. Так как ты избавилась от невинности?
— Скучно. Просто и скучно. Не о чем…
— Особых подробностей я и не требую.
— Ох, черт, — в моем голосе прорезался местный акцент, — ни один джентльмен не будет требовать у дамы такое признание.
Он слегка нахмурился, вглядываясь в мое лицо.
— Что не так, Кэти? Что с тобой случилось?
Настала моя очередь замирать. И очень хотелось отвернуться, но я не могла. Он уже что-то почувствовал. Так что ты можешь ему сказать. Он разделил с тобой интимные и унизительные моменты в больнице, он видел твои шрамы, он видел тебя полуголой. Ему можно сказать.
— Мне было тринадцать, — призналась я. — А ему около сорока. Фотограф. Папа нанял его сделать мне профессиональное портфолио. Все случилось у него в студии, вечером. Нет, он меня не изнасиловал.
Томас слушал, и его глаза становились все холоднее. На миг мне показалось, что я совершила огромную ошибку, признавшись. Но потом он очень тихо и очень мягко сказал:
— Когда мужчина такого возраста уговаривает тринадцатилетнюю девочку на секс, это всегда изнасилование.
— Я выросла в светском обществе. Была очень самоуверенной. И к тому времени стала экспертом по флирту со взрослыми. Я многое знала о силе секса. Я думала, что, если меня хочет мужчина, который намного старше, это… честь. Это моя победа. «Посмотрите, кем я завладела». Позже я поняла, как это было глупо и наивно. Этомной овладели во всех смыслах слова. Это был трудный урок. — И даже сейчас щеки щипало от стыда. — Я раньше никому об этом не говорила.
Томас прикрыл глаза, а когда открыл их снова, взгляд остался злым, но в нем была мягкость.
— Спасибо тебе за доверие.
— Но что ты на самом деле думаешь? Не надо вежливости. Скажи мне правду.
Он сжал зубы. Он поднял руку, хотел коснуться моего лица, но я вздрогнула, и он положил ладонь на покрывало.
— Я уже сказал все, что думаю. Ты была ребенком, тебя растлили. Того ублюдка нужно кастрировать. Вот что я думаю. Точка.
Я заглянула ему в глаза. Он не врет. Для него все действительно четко и просто.
— Мне нравится, что ты меня такой видишь, — шепнула я.
— Неудивительно, что у тебя затяжная любовь-ненависть к фотографам.
— Я раньше гордилась тем, что использую их больше, чем они меня. Теперь это не так. Они смеялись последними, Томас. Я никогда не забуду, как смотрела в тот объектив, сгорая заживо. Никогда не забуду радости в голосе того фотографа. И никогда, никому, ни за что не позволю снова меня фотографировать. Не буду даже менять снимок на права.
— Если ты всю жизнь будешь прятаться от фотографов, они и впрямь будут смеяться последними. Не обращай внимания на фотографии. Я помогу тебе с этим справиться.
— Как помог с теми фотографами, которые приехали искать ферму моей бабушки?
Он изогнул бровь.
— Ты знаешь все мои секреты.
— Дельта мне рассказала. И сказала, что ты был в тюрьме.
— Не просто в тюрьме. На каторге. Искупал вину тяжелым трудом. Да ладно, ну прояви же сочувствие к узнику.
— Ты мыл горгулий водой из шланга.
— Нет, я мылбаптистских каменных обезьян.
— Что?
— А это сказка для другой ночи.
— Томас, но почему ты решил отправиться в тюрьму за меня? Я не заигрываю. Я правда хочу знать.
Он медленно поднялся и наклонился ко мне, очень осторожно, чтобы не спугнуть. Я глубоко вздохнула, поерзала, испортив свое идеальное положение в подушках, и повернулась к нему лицом, открывая шрамы. Повернулась на теплый свет его глаз. Он поцеловал меня — очень медленно, очень нежно. Так, что я инстинктивно закрыла глаза, наслаждаясь ощущением. Ночь укрывала нас мягким одеялом теней и неизвестности.
Томас отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза.
— Я ответил на твой вопрос?
А потом он выключил лампу и вышел из комнаты.
