И молилась об одном: только бы не опоздать.
ТОМАС
Звук мотора выдернул меня из пьяной дремы у камина. Я пошатнулся, поднимаясь со стула, который Кэти придвинула к огню, споткнулся о полупустую бутылку, отодвинул письмо подальше от жадной каминной пасти. Добравшись до окна, я увидел Кэти, которая подсвечивала себе фонариком по пути от машины к грузовику. А ведь я не закрыл дверь со стороны водителя. Она заглянула, наклонилась, и я понял, что она увидела. Револьвер, мой бумажник, ключи и стопку наличных поверх потертого мешка.
Мой план был более чем очевиден.
Тупая злость пересилила даже отчаянье. Я же велел ей не приходить. Пинком распахнув дверь, я вышел в холодный лунный свет. Она подпрыгнула, дико оглянулась, уронила фонарик и снова нырнула в кабину. И развернулась ко мне, сжимая револьвер двумя руками, словно боялась, что он взорвется. Но потом Кэти бесстрашно выщелкнула барабан и начала вытряхивать пули одну за другой. Я дошел до нее в тот миг, когда последняя пуля упала на землю. И вырвал пустой револьвер из ее рук.
— Отдай, — скомандовала она. — Мать твою, быстро отдай револьвер.
— Не могу. — Мы терялись в тенях, я слышал только хриплое от злости дыхание Кэти и не сразу понял, что она делает. Она сжала покрытую шрамами руку в кулак.
И ударила меня по зубам.
Больно не было, но краем сознания я понял, что глотаю кровь. Я был слишком пьян, слишком оглушен, чтобы что-то понять, хотя сила удара заставила меня отступить. Кэти попыталась выхватить револьвер, но я поднял руку, другой упираясь в ее плечо. И не пустил дальше. Она снова издала звук, глубокий, очень женственный и очень яростный. Изогнулась и сбросила мою руку.
Мы смотрели друг на друга, как боксеры на ринге.
— Как ты мог?! — закричала она. — Как тебе в голову пришло вот так сбегать, чтобы вышибить себе мозги? Так вот в чем план? Тебе наплевать на себя, на меня, на всех, кому ты нужен, и вот как ты даешь это понять? — Она толкнула меня и резко, сломленно засмеялась.
— Ты думал, я не выдержу, если найду твой труп, расплескавший мозги по винограднику? И решил сбежать в безопасное место, к незнакомцам? Да как ты смеешь! — Она упала на колени, пошарила руками по земле, потом вскочила, прижимая что-то к груди. — Вот, давай, заставь меня смотреть, раз уж я знаю, что ты задумал!
Что-то маленькое и твердое попало мне в руку. Пуля. Кэти бросила в меня еще одну. Кончик пули оцарапал скулу.
— Как ты можешь с собой такое творить!
Я не вздрогнул и не пошевелился. Только тихо сказал:
— Иди домой.
Я не мог думать, водка и депрессия действовали за меня. У меня не осталось даже слов. Я любил ее, я не хотел, чтобы она однажды узнала, что я желал смерти своим детям.
Она застонала, жутко, гулко, и погрозила мне кулаком.
— Тебе придется либо затащить меня в грузовик и отвезти, либо пристрелить меня на месте. Только так я отсюда уйду. Отдай револьвер.
— Помнишь, что ты сказала мне в тот день в Сортире? Я не просил обо мне беспокоиться.
— Я была дурой. Нельзя решать за других, что им чувствовать! Да я сегодня жива только потому, что ты и Дельта решили обо мне позаботиться. А теперь я беспокоюсь отебе, и я ничего не могу с этим поделать. Нельзя притворяться, что твой выбор не причинит боли другим, если больно даже тебе!
— Я каждый день живу со своим выбором. Я знаю, кому причинил боль.
— Правда? Да ты ни черта не знаешь о своем выборе! Ты позволил водке, депрессии и этой сучке золовке манипулировать тобой и делать выборза тебя! Ты позволилим себя контролировать. А как насчет того, чтобы отдать эту привилегиюмне?
Я уронил револьвер на землю.
— Я отвезу тебя домой. И перестань задавать столько вопросов.
— Ты слишком пьян, чтобы меня поймать, а если поймаешь, я не сдамся без боя. Тебе придется причинить мне боль, чтобы засунуть в грузовик. Я тебя знаю, Томас. Ты не сможешь сделать мне больно. В тебе нет такой жилки. И ты меня ни за что не поймаешь.
Она развернулась и отбежала на несколько метров, превратившись в темный силуэт в лунном свете, на фоне звездного неба.
Я медленно зашагал к ней. Она сжала руки в кулаки и слегка расставила ноги.
— Я думала, что могу тебе доверять, — хрипло крикнула она. — Ты не был фотографом, который надо мной издевался, Геральдом, который делал на мне деньги, ты не был похож на тех, кто любил только мою внешность, ты не был миром. Я думала, что ты всегда будешь рядом. И не смей говорить, что я ошибалась!
Я остановился и посмотрел на нее.
— Я не могу быть таким, как ты хочешь. Ты меня не знаешь.
— Ты уже такой, как я хочу. И я знаю тебя лучше, чем любого другого мужчину в моей жизни. — Она потрясла кулаками. — Почему бы тебе просто не сказать, что не хочешь меня? Что… тебятошнит от мысли о сексе со мной. Вся эта вежливость, забота, флирт, дружба, это же все было просто игрой? Ты не хочешь ко мне прикоснуться. Ты не хочешь видеть меня голой. Признай! — Она ткнула кулаком в мою сторону. — Тебе проще покончить с собой, чем прикоснуться ко мне!
— Это безумие.
— Да неужели? — Она почти кричала. — Правда?
Кэти сорвала и отбросила пальто, схватилась за край свитера и стянула его через голову. Ее яростное дыхание белыми кляксами сияло под луной. Кэти бросила в меня свитер.
— Тогда прикоснись ко мне! Ты все равно собрался себя убить, так что воспоминания о моем уродстве недолго будут тебя тревожить. Давай же!
— В последний раз предупреждаю, Кэти. Иди домой.
— Лжец. Ты никогдане хотел меня. Ты просто был вежлив. Жалел меня. Надеялся выдурить у меня ферму Нэтти. У меня. Глупой, уродливой и жалкой Кэти Дин. Так ведь?
— Ты знаешь, что это неправда.
— Я знаю только, что ты готов умереть, лишь бы не быть со мной. — Она расстегнула джинсы спустила их вниз, пинками сняла мокасины, потом джинсы и замерла в одном бюстгальтере и трусиках. Я не видел шрамов на правой стороне ее тела, я видел только ее изумительную фигуру на фоне неба, омытую лунным светом. Я не мог ее не хотеть. И ничто не могло остановить меня.
— Так я права, — сказала она сквозь зубы. — Я права. Ты даже не попытаешься ко мне прикоснуться.
Она стянула трусики, отбросила в сторону, расстегнула бюстгальтер и швырнула его на землю.
— Унизительней уже не будет, Томас. Я прошу об одном: собери свои яйца в кулак и признайся вслух, что я уродка. Признайся, что не сможешь заставить себя ко мне прикоснуться.
Я знал, что она делает, я знал, что онаиграет, но пути назад не было. Я застыл на месте, и вся моя жизнь вращалась вокруг оси этого момента, того, кем она хотела меня видеть — сейчас, для нее, и потом, до конца моей жизни. Кэти всхлипнула и повернулась ко мне спиной. Закрыла лицо ладонями. У нее задрожали плечи. Она была самой сутью одиночества и отчаянья. Моим отражением. Моей жизнью.
