Франческа, пыхтя от усердия, схватилась за угол и потянула, стараясь высвободить комод…
Жесткие руки сомкнулись на ее талии.
От неожиданности Франческа пронзительно вскрикнула, но тут же узнала руки — это они украдкой ласкали ее последние несколько часов. Страх уступил место новому приливу бешенства. Он приподнял ее, повернул и… и подкинул вверх! Франческа, испугавшись, что упадет, вцепилась ему в волосы. Джайлз предостерегающе нахмурился, но она не обратила внимания, поскольку была слишком занята, соображая, как же все-таки он вошел.
— Еще одна дверь — та, что ведет в твою гостиную.
Она посмотрела в указанном направлении и только сейчас заметила дверь в противоположной стене.
— Насколько я понял, ты еще как следует не оценила обстановку.
Его светский тон ничуть ее не успокоил. Высвободив руку, она поспешно посмотрела вниз. Он шагнул вперед, унося ее, как добытую с бою награду, которую держал высоко над головой, на расстоянии вытянутой руки.
— Что ты делаешь? — не выдержала она, пытаясь оглядеться. Скорее всего он несет ее в постель.
— Собираюсь начать все сначала и кое-что направить на верный путь, — сухо процедил он.
— И какой же путь верный?
Он остановился и попробовал взглянуть вверх, но не смог: ей пришлось выпустить его волосы. Неохотно разжав пальцы, она тут же оперлась ладонями о его плечи, но зацепиться было не за что: рукава его халата сползли вниз. Приходилось надеяться на то, что он ее не уронит.
Джайлз откинул голову и взглянул в ее лицо. Напряженные руки не дрогнули: он держал свою драгоценную ношу без всякого усилия.
Глаза их встретились: ее — блестящие от непролитых слез, его — мрачные. Внимательные. Потемневшие.
— Мы женаты, — вымолвил он наконец. — Это наша первая брачная ночь.
Франческа зябко поежилась. Какой-то древний инстинкт уберег ее от ответа. От уничтожающей реплики. От язвительного укола. Для того чтобы продолжать битву, нужно оказаться на твердой земле. Освободиться от плена.
Тяжело дыша, она ждала. Немного помедлив, он наконец медленно-медленно опустил ее.
Его руки были уже на уровне груди, ее руки как раз коснулись его талии, хотя ноги все еще были на расстоянии доброго фута от пола, когда его пальцы сжались, а мышцы напряглись.
Он резким движением швырнул ее на постель.
Она приземлилась на самой середине и, едва успев опомниться, попыталась сесть.
Но Джайлз сбросил халат и шагнул к ней. Она отчаянно и безуспешно хваталась за скользкий атлас. Он опрокинул ее на спину и сам навалился сверху. Франческа продолжала сопротивляться, но он перехватил ее запястья широкой ладонью и поднял ее руки над головой, а сам придавил ее к перине всем весом своего тела.
Она уставилась на него настороженно, как пойманный зверек. И так же злобно.
Ее груди упирались в его грудь, ее тело было таким упругим и одновременно податливым… Через минуту он познает ее, но сначала…
— Ты была права в отношении того, что я подумал о тебе во время нашей первой встречи, — признался он.
Франческа попыталась понять по глазам, правду ли он говорит. Джайлз смотрел на нее серьезно, с выражением, значения которого она распознать не могла, и все же некая часть ее души словно потянулась к нему. Ответила на взгляд, на плотно сжатые губы, на хрипловато-сдержанный голос.
— Я желал тебя тогда… и желаю сейчас. Его взгляд скользнул к ее грудям. Он прижался к ней. В бедро уперся твердый стержень.
— Когда ты рядом, я думаю только о том, как бы оказаться в тебе.
Свободной рукой он обвел вырез ее сорочки от плеча до того места, где шел рад крошечных пуговиц. Одно движение — и первая пуговка выскочила из петли.
— Теперь мы женаты, и я собираюсь удовлетворять свое желание каждый день, каждое утро и каждую ночь.
Он продолжал расстегивать сорочку. У нее не было ни малейших сомнений, что за этим последует.
— Ты не хочешь меня. И не нуждаешься во мне, — почти всхлипнула Франческа.
Он согласно кивнул:
— Я не хочу тебя. Ты не нужна мне. Но, клянусь Богом, я желаю тебя.
Он просунул палец под распахнувшийся лиф и коснулся вздымавшейся груди. Они оба ощутили дрожь, пробежавшую по ее телу.
— И ты желаешь меня.
Она знала, что он задумал, что сейчас осуществит, знала, что бессильна против него. Но отчего-то было противно подумать, что ее возьмут без любви, из одной только похоти.
— Ты не хотел видеть меня своей женой. И ни за что не женился бы, знай, что я — это я.
— Верно. — Он приподнялся, расстегивая остальные пуговки. — И все же я женился.
Настал черед последней пуговицы. Сорочка разошлась до талии, и блеск шелка померк в сравнении с нежностью кожи. Джайлз сжал ее грудь и обвел сосок большим пальцем.
— Что привело нас к тому, где мы сейчас находимся. К постели.
Он снова обвел пальцем сосок и ощутил, как она напряглась. Увидел в ее глазах, вопрошающих и широко раскрытых, сознание того, что она не сможет выиграть тот приз, на который поставила. И понял, почему она была так разочарована. Так ужасно сердита.
Он наклонился над ней:
— Ты получишь все, что я обещал.
«Но ничего сверх того», — мысленно добавил он.
Обет повис в воздухе, невысказанный, но достаточно очевидный.
Она сумела разглядеть его истинное лицо и возымела надежды, которые он не мог и не хотел осуществить. И согласен дать ей страсть и вожделение, но страсть и вожделение еще не любовь — никто не знал этого лучше, чем она.
Он снова нагнул голову. Она сжалась. Он подождал несколько секунд, давая ей время оценить ситуацию и принять решение. Постепенно она расслабилась. Принимая его. Смиряясь. Сопротивление словно вытекало из нее.
Он перекрыл последний дюйм между ними, приблизив к ее губам свои. И ее губы раскрылись.
— Прости, — прошептал он, прильнув к спелым ягодам ее рта. Извиняясь за то, что обидел ее. За свою ошибку. Но не прося прощения за то, что подмял ее под себя.
Она приняла его поцелуй. Правда, не отвечая на него. Несопротивляющееся, пассивное тело лежало под ним.
Прошлой ночью она горела, пылала, исходила жаром. Сейчас же, утонувшая в изумрудном атласе их брачного ложа, хотя и ничего не таила от мужа — ее плоть не позволила бы этого, — но колебалась. Сдерживала себя. Даже словно бы боялась.
Освободив ее руки, он схватил жену в объятия, прижимая к себе, скользя ладонями по лицу, шее, пышным изгибам и впадинкам фигуры.
Он поклялся, что не будет ухаживать за ней, и не ухаживал. Но теперь она принадлежала ему, и он чувствовал первобытную, дикарскую потребность завоевать ее, преодолеть ее нерешительность, нежелание отдаться ему, полностью и безоглядно.
