На Мартинике
Города с фыркающим именем Форт-де-Франс магистр, собственно,
так и не увидел. Разве что издали, когда «Сокол» входил в бухту.
Белые дома, красные крыши и синее небо создавали гамму,
вполне уместную для столицы заморского департамента Французской республики. На
горизонте торчали невысокие, но крутые горы какого-то легкомысленного вида. Это
была единственная вертикаль ландшафта. Сам город распластался вдоль берега.
Ничего в архитектурном смысле примечательного не просматривалось. Разве что
старый каменный форт на узком мысе. Эта крепость, возведённая в конце
семнадцатого века, и дала название поселению. В монархические времена оно
называлось попросту «Королевская Крепость», Форт-Рояль — на торопливом креольском
диалекте «Фояль». Первый консул Бонапарт, не проявив большой фантазии,
переименовал антильскую жемчужину во «Французскую Крепость», но жители, как
сообщает путеводитель, по-прежнему называют себя «фояльцами».
Ветер шевелил светлую прядь на лбу Николая Александровича.
Чайки кричали над головой. В груди что-то попеременно раздувалось и сжималось.
Цель путешествия была близка. Скоро, очень скоро он вернётся
сюда — на щите, потерпев поражение, либо со щитом, причём золотым. Под этим
небом неестественно сочного цвета могло произойти всё, что угодно. В том числе
вещи совершенно фантастические, немыслимые в блёклой России или тусклой Англии.
Пассажирам, сходящим на берег, на грудь клеили эмблемку с
номером и выдавали электронный пропуск — мера по борьбе с терроризмом.
Начальник службы безопасности мистер Тидбит лично стоял у трапа, кивая каждому.
Николасу даже улыбнулся. Возможно, потому, что Фандорин спускался самым
последним.
Из-за российского подданства он, единственный из двух тысяч
пассажиров, был вынужден пройти контроль. Иммиграционный чиновник, никогда не
видавший на паспорте двуглавого орла, оживился и устроил Фандорину форменный
допрос — но, кажется, больше из любопытства. Где живёте: в Моску, в Ленинград
или в Сталинград (других городов, видимо, не знал)? Правда ли, что на самом
деле фамилия вашего президента не Putine, а Putin? Как, у вас уже другой
президент? И давно? В Моску, наверное, ещё лежит снег? И так далее. Наконец с
видимым удовольствием шмякнул на страничку штамп (четыре змейки на синем поле)
и пожелал «приятного сежура».
Одолеваемые нетерпением компаньоны давно уж сошли на
пристань. Первой катилась тётя, за ней везли целую тележку с чемоданами,
большинство из которых будет дожидаться Синтию в кактусотерапевтическом спа.
Фандорин знал, куда ему идти: Бухта Якорной Стоянки, причал
5, парковочное место 338. Там должна ожидать лодка старого Фреддо, чтобы
немедленно взять курс на Сент-Морис.
По набережной ходили красивые люди с самым разным цветом
кожи — от светло-бежевого до кофейного, попадались и вовсе оранжевые. Одеты они
были ярко, по-южному. С открытых террас, утыканных пёстрыми зонтами, неслась
ритмичная карибская музыка. Но путь Николаса лежал мимо этого праздника жизни —
прочь от парадной пристани, мимо нарядных яхт и прогулочных катеров, к
затрапезным закоулкам порта, где пахло рыбой и водорослями.
Лодка, пришвартованная у тумбы с небрежно намалёванным
номером 338, была самой неказистой из всех рыбацких судёнышек, что стояли у
пятого причала. С мачты свисал вылинявший вымпел, краска облупилась, к борту
ржавыми цепями были прикреплены старые автомобильные покрышки. Удивило
название: «For Whom the Bell Tolls».
[44]
Кажется, это из «Схватки смерти» Джона
Донна: «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе…».
Чуднóе имечко.
Ни мисс Борсхед, ни компаньонов на палубе не было, однако,
судя по каталке, привязанной к подножию мачты, все члены экспедиции уже
прибыли.
На трапе, свесив ноги, сидел довольно пожилой дядя в
живописно потрёпанной шляпе, рваной майке, широких холщовых штанах и с трубкой
из кукурузного початка, зажатой в белых зубах. Как у большинства жителей
Антильских островов, от многовекового перемешивания разнообразных генофондов,
внешность у шкипера была эклектическая: кожа орехового оттенка, глаза
по-индейски раскосые, но черты тонкие, европеоидные. Седая курчавая бородка
обрамляла улыбчивое, добродушное лицо.
— Так-так, — сказал колоритный абориген на странно звучащем,
но бойком английском, дружелюбно оглядев Николая Александровича. — Рост два
метра, белые джинсы, голубой пиджак, красная сумка. Приметы совпадают. Добро
пожаловать на борт, мистер Карков.
— Я Фандорин, а не Карков. — Ника, ступивший было на трап,
остановился. Ошибка?
— Знаю, знаю. Но мне сказали, вы русский. А Карков — это
русский из романа. Давайте сумку.
Сумку Николас не дал. Речь старика показалась ему странной.
— Какого романа?
— Папаши Хема. Эрнеста Хемингуэя. «По ком звонит колокол».
— В мои времена этого писателя уже не читали, — улыбнулся
магистр, успокаиваясь. — Но я понимаю, о чём вы. Смотрел когда-то фильм с
Ингрид Бергман и Гарри Купером.
Они поздоровались. Рука у Фреддо была жёсткая, будто
истыканная занозами.
— А я знаю роман наизусть. Моя семья многим обязана папаше
Хему.
— Вы его знали? — с почтением спросил Ника.
— Нет, конечно. Но мой дед пару раз видел писателя на Кубе.
Это папаша Хем в тридцатые ввёл моду на спортивное рыболовство. Сюда так и
повалили американцы, потом туристы из Европы. Сначала мой дед, потом папа, а
теперь вот я этим жили и живём. Надеюсь, что и сын прокормится. А всё спасибо
Хему. — Шкипер с гордостью показал на своё судёнышко. — Видали, какая красотка?
Уже пятое поколение. У деда была лодка «Прощай, оружие». В межсезонье он гонял
контрабандой оружие то в одну латиноамериканскую страну, то в другую. Спрос на
этот товар всегда имелся. Бедняга помер в венесуэльской тюряге. У папы сначала
был катамаран «Фиеста», на котором он неплохо зарабатывал в сороковые.
Следующую лодку старик назвал так же: «Фиеста-2», чтоб не спугнуть удачу — и
тоже всё было отлично. Но на «Фиесте-3» родитель угодил в самое око урагана и
сгинул, царствие ему небесное.
Фреддо, не переставая улыбаться, перекрестил лоб.
— Соболезную.
