В чём разница между двумя этими приспособлениями, мне понять
трудно, ибо природа меня, слава богу, не отяготила зубами, но Летиция потрогав
эти две железки, задрожала ещё пуще.
— … «Мортирка срамная гноеотсосная». Боже мой, это ещё что?
Я приблизительно догадывался, но как ей объяснишь?
— «Прижигатель круглый», «Прижигатель квадратный», «Скобы
медные переломные», «Щуп малый», «Зонд большой», «Спатула большая»…
Спатула? А, лопатка для очистки струпьев и омертвевших
тканей. Видел такие.
— «Клистир большой», «Клистир малый», «Скребок гангренный»,
«Набор игл с нитями», «Пинцет», «Бритва мозольная», «Бритва нарывная», «Ска…
Скари… Скарификатор двенадцатилезвийный».
Ну уж это и меня поставило в тупик, а моя бедняжка
всхлипнула, благо кроме нас в каюте никого не было.
В следующую секцию, аптекарскую, где лежали баночки,
коробочки и мешочки с солями, кислотами, слабительными-крепительными,
корнями-травами, пилюлями и сушёной шпанской мушкой, Летиция едва заглянула.
Ей было довольно.
— Нет, нет, нет! — прошептала она по-швабски, стуча зубами.
— Как я могла вообразить, что это мне по силам! Прочь отсюда! Что ты на меня
так смотришь, Клара?
Никак особенно я на неё не смотрел, просто жалел, и всё.
— Я не струсила. Но вдруг кто-то тяжело заболеет, или будет
ранен? Обратится ко мне за помощью, за спасением, а что я? Или просто зуб у
кого-то заболит? Самозванцем может быть кто угодно, но только не врач! Ах,
папа, папа…
И она горько зарыдала.
Я терпеливо ждал. Я достаточно изучил свою питомицу и знал,
что последует дальше. Силён не тот, кто не ведает слабости, а тот, кто умеет её
преодолевать.
Первое, что она скажет себе, когда немного окрепнет духом: я
поклялась спасти отца любой ценой. Потом вспомнит, что любой лекарский ученик,
который заступит на её место, скорей всего будет так же невежествен.
Она сердито вытерла слёзы и сказала не то, чего я ожидал.
— Садись на плечо, Кларочка. Мы отправляемся в книжную
лавку.
Глава 7
Потрясения продолжаются
Как я люблю книги! На моём родном острове в них не было
нужды. Память Учителя таила в себе всю мудрость мироздания. Но когда я оказался
предоставлен самому себе, один-одинёшенек среди запутанного фарватера жизни,
книги стали моим надёжным лоцманом. Если б я был не птицей, всё имущество
которой состоит из перьев, а человеком, я непременно обзавёлся бы библиотекой и
тратил все свои доходы (уж не знаю, чем бы я зарабатывал) на собирание книг и
рукописей. С другой стороны, по-настоящему свободен лишь тот, кто абсолютно
ничем не владеет, а лучший на свете фолиант — собственная голова.
Однако, если необходимо быстро получить доступ к сложному
знанию, лучшего средства, чем хорошая книга, не существует.
В единственной на весь город librairie,
[19]
где в основном
продавались географические карты, описания путешествий и прочие полезные для
морского дела издания, мы нашли только три медицинских тома и сразу их купили.
То был Cochlearia Curiosa
[20]
Андреаса Молленброка, De
Morbis Aftificum Diatriba
[21]
Бернардино Рамадзини и хирургический атлас.
Полистав страницы последнего, где на гравюрах были
изображены рассечённые мышцы, переломанные кости и вспоротые животы, девочка
побледнела до зеленоватого оттенка. Я ожидал нового приступа малодушия, но она
лишь скрипнула зубами.
— Знаешь, что мы сделаем? — шепнула она, повернув ко мне
голову. — Мы строго-настрого запретим капитану нападать на другие корабли. Бог
с нею, с корсарской добычей.
Отплытие было назначено на утренний прилив. До самого вечера
мы сидели в гостинице, штудируя врачебные книги и делая выписки.
На что я любознателен, и то заклевал носом (в смысле,
клювом), а Летиция всё шелестела страницами да скрипела пером. В конце концов,
я погрузился в дрёму. Мне снились двенадцатипёрстная кишка, открытый перелом
малой берцовой кости и скорбутные дёсны.
Очнулся я от звука хлопнувшей двери. Помигал, чтоб прояснить
взгляд, повертел головой.
Комната была пуста. На столе белел раскрытый том, над только
что потушенной свечой вился дымок.
Я догадался, что Летиция, утомившись от занятий, вышла
подышать воздухом.
Разве мог я допустить, чтобы она бродила ночью одна по
улицам портового города?
Открыв окно, я вылетел наружу.
Девочка вышла из дверей и зашагала, не разбирая дороги. Её
плечи были понуро опущены, шляпа надвинута на глаза. В минуту уныния человека
нельзя оставлять одного.
Без колебаний я опустился ей на плечо и бодро воскликнул:
«Вот и я! Чудесная погода, не правда ли?»
— Только тебя не хватало, — мрачно ответила она. — Если уж
увязалась за мной, по крайней мере не трещи. Голова лопается…
Я охотно объяснил бы ей, что всякую новую науку нужно
постигать не наскоком, а постепенно. Не станет же понимающий человек залпом
вливать в глотку драгоценное старое вино? Нет, он будет смаковать каждый
глоток, наслаждаться вкусом, цветом, букетом. Учение — одно из приятнейших
занятий на свете. Правильно прожитая жизнь вся должна состоять из учения, я
глубоко в этом убеждён. Даже если в зрелости ты сам стал Учителем, всё равно
продолжай учиться. Вероятно, мне предстоит жить очень долго, и я уже догадываюсь,
в чём будет состоять главная драма моего существования. Я накоплю бездну
знаний, опыта, мудрости, но все эти сокровища пропадут втуне. Учителем ни для
кого я не стану. Ибо я попугай и неспособен излагать свои мысли внятным для
людей образом. Как мучительно в своё время пытался я освоить искусство письма!
Сколько испортил бумаги в каюте капитана Ван Эйка! Но неуклюжая моя лапа с
четырьмя мозолистыми пальцами, увы, не может начертить ни одной буквы…
Однако я отвлёкся.
Мы с Летицией гуляли по тесным, зигзагообразным улицам
Сен-Мало с полчаса, пока не оказались в квартале кабаков, таверн и прочих
весёлых заведений. Здесь было шумно и светло — на стенах и возле вывесок горели
фонари.
