— Надо соблюдать осторожность. Хоть воды и французские, но
сила на море у проклятых англичан. Днём лучше отсидеться в тихом месте, а плыть
ночью, — объяснил ирландец. — Будем скакать мышью от укрытия к укрытию. Кстати
сказать, так оно способней для корсарского дела. Если мимо проплывёт кто-нибудь
подходящий, мышка может превратиться в кошку. Цап-царап, и готово.
Все, включая капитана, выслушали это суждение с почтением —
бретонцы в карибских водах были новичками, а штурман явно знал, что говорит.
* * *
С полудня мы встали на якорь в тесной бухте Ботона, под
укрытием скал, так что с моря «Ласточки» было совсем не видно.
Вся команда кроме вахтенных отправилась на берег — походить
по твёрдой земле, искупаться, поискать съедобных плодов и хорошей воды.
Воспользовались случаем и мы с Летицией.
— Ах, Клара, до чего мне надоели мужчины с их грубыми
запахами, руганью, гоготом и испанской болезнью, — тихо говорила моя питомица,
вдыхая аромат цветов и трав.
Я поднялся над пальмами, полетал взад-вперёд, чтобы
проверить, нет ли какой опасности, но чужих не обнаружил. Лишь кое-где
виднелись следы костров, скорее всего оставленные буканьерами, которые часто
охотятся в подобных местах на косуль или диких свиней.
Островки вроде Ботона почти всегда не заселены. Для мирных
собирателей жемчуга или рыбаков жить на отшибе опасно — слишком много по морю
шастает лихих людей. А для порта нужна большая гавань с хорошими глубинами и
надёжной защитой от бурь. Здесь же кроме малюсенького заливчика, где не
разместились бы даже два корабля, все лагуны были мелки и бесполезны. Зато
поразительно красивы: с ярко-голубой водой, песчаным дном, изумрудными
берегами.
— Кларочка, погляди, какая прелесть! Я искупаюсь, а ты
кричи, если кто-то подойдёт.
Девочка разделась и долго плескалась в укромной лагуне,
вскрикивая от восторга. Как же она, бедненькая, соскучилась по чистоте, по
одиночеству, по наготе.
Я знаю, что женщины прикрывают тело одеждой не из
стыдливости, как думают мужчины, а чтобы выглядеть привлекательней. Это вроде
брачного оперенья у птиц. Не то чтобы я мог считать себя таким уж знатоком
женских статей, но всё же могу уверенно сказать: подавляющее большинство
красоток в платье выглядит гораздо привлекательней, чем в своём природном виде.
Однако Летиция представляла собою исключение. Рассматривая
её упругое, гибкое тело, я пришёл к выводу, что моя питомица принадлежит к
редкой разновидности женщин, кому одежда только вредит. Плавая и ныряя в
прозрачной воде, девочка была похожа на грациозного дельфина необычной
золотистой окраски.
Залюбовавшись этой милой картиной, я чуть не прошляпил
людей, ломившихся к нашей лагуне через заросли. То-то был бы сюрприз!
По счастью, кто-то из них заорал:
— Эпин! Доктор! Куда вы подевались?
Это были наши матросы, чем-то напуганные.
Летиция стрелой выскочила из воды, кое-как натянула штаны и
рубаху, после чего подала голос:
— Здесь я! Что стряслось?
Выяснилось, что один болван-марсовый (долговязый увалень по
кличке Маяк) вздумал купаться прямо в бухте, чего делать ни в коем случае
нельзя, потому что здесь повсюду кишат акулы. На мелководье эти хищные твари не
заплывают, но горе тому, кто захочет нырнуть со скалы в глубоком месте.
Рыбина просто прошмыгнула мимо, задев Маяка своим шершавым
боком и ободрав ему кожу. Можно не сомневаться, что после разворота она бы его
сожрала, поскольку вода аппетитно окрасилась кровью, но товарищи успели
вытянуть матроса на берег.
Теперь он орал благим матом — соль разъедала рану.
Летиция блестяще справилась с этой несложной, но непривычной
для неё травмой. Промыла больное место пресной водой, смочила целебным
раствором, перевязала чистой тряпкой, и инцидент был исчерпан.
После этого никто из моряков не осмеливался купаться даже в
безопасных лагунах.
Пообедав, все завалились спать — прямо на тёплой земле.
Прикорнул было и я, удобно устроившись на ветви кипариса. После качки и ветра
эта колыбель показалась мне очень уютной, и я провалился в глубокий,
безмятежный сон, какой бывает только на суше.
Мне привиделось небо, и я летал в нём, то взмывая в густую
синеву, то плавно падая вниз, так что замирало сердце. Это мой любимый сон. Я
вижу его, только когда всё вокруг хорошо и на душе покой.
Но вдруг в дальнем конце небосвода показалась туча, вся
лиловая от накопившейся грозовой силы. Туча шипела и посвёркивала молниями,
словно вылетевшее из пушки калёное ядро. Дра-да-да-дах! — разразилась она
раскатистым громом.
И снова: дра-да-да-дах! Дра-да-да-дах!
Я встрепенулся и открыл глаза.
Небо было ясным. Ничем не омрачённое солнце едва начинало
клониться к западу.
Дра-да-дах! — ударил где-то неподалёку новый разряд грома.
Воздух слегка качнулся. Я заморгал, чтобы прогнать остатки
сна — и увидел, что матросы поднялись и быстро бегут к шлюпкам.
Вскочила и Летиция, спавшая под моим кипарисом.
— В чём дело? — крикнула она.
Никто ей не ответил.
— Живо на корабль! Живо! — махал рукой боцман.
Моё чуткое обоняние уловило запах пороха, а потом снова
донеслись звуки пушечного залпа. Где-то неподалёку шёл бой!
* * *
Четверть часа спустя мы поднялись на борт фрегата, который
стоял в самой горловине бухты со спущенными парусами, надёжно укрытый тенью
скал.
В открытом море, на расстоянии полумили от острова,
грохотало и изрыгало дым морское сражение. Я взлетел на середину фок-мачты,
чтобы понять, кто с кем воюет, и в то же время слышать разговоры на баке, где
офицеры сгрудились вокруг капитана.
— Красный — это англичанин, — сообщил Дезэссар, у которого
был самый мощный окуляр. — Вижу флаг с крестом святого Георгия. Трое остальных
— испанцы.
— Что за дурак поставил паруса такого цвета и выкрасил
корабль белой краской? — спросил канонир Кабан. — Дорого, непрактично, а
главное — за каким чёртом?
