— Если я останусь парализован, то не за что. — Горькая
усмешка исказила безупречную линию рта. — Где мы находимся, мисс?
Летиция слегка покраснела, но протестовать против такого
обращения не стала.
— Близ какого-то маленького острова. Завтра к утру будем на
Мартинике. Вы договоритесь с капитаном о выкупе, и вас освободят. А пока лежите
и не пытайтесь двигаться. Я скоро вернусь. Клара, если что-нибудь случится,
кричи во всё горло.
Она вышла, а пленник поглядел на меня и вдруг подмигнул.
— Здорóво, приятель. Когда ты слетел с небес, я,
признаться, вообразил, что ты — ангел смерти.
Я скромно потупил взгляд, чувствуя себя польщённым. За
ангела, пускай даже смерти, меня ещё никогда не принимали.
— Почему она назвала тебя «Клара», боевой товарищ?
Я слегка дёрнул головой — вам ли не знать женщин, милорд.
Они так ненаблюдательны.
— Чёрт знает что, — вздохнул Грей. — На этом корабле даже
попугай выдаёт себя за существо противоположного пола.
Несправедливое замечание вызвало у меня возглас протеста.
Помилуйте, я же ещё и виноват, что оказался «Кларой»?
Нашу беседу прервало появление Летиции, которая привела с
собой францисканца.
— …Да, я помню про ваш зарок, — говорила она, входя. — Но
пожалуйста, ради нашей дружбы, осмотрите больного ещё раз. Я не знаю, как его
лечить.
Отец Астольф благословил лорда Грея. Тот учтиво поздоровался
по-французски и назвал себя, опустив титул:
— Капитан Руперт Грей, к вашим услугам. Вы лекарь, святой
отец? Что со мной такое? Я будто отсидел всё тело. Двинуться не могу, только
мурашки по коже бегают.
Капеллан попросил его высунуть язык. Согнул-разогнул
конечности, зачем-то постучал под коленной чашечкой.
— От сильного сотрясения произошло временное оцепенение мышц
и суставов. Нужно всё время мять и растирать члены. Сначала вы не будете почти
ничего чувствовать, потом станет больно. Это хороший признак, терпите.
— Вы научите меня, как это делать? — быстро спросила
Летиция. — Буду массировать столько, сколько понадобится. Руки у меня стали
сильными, вы знаете.
Судя по движению бровей, лорд Руперт был скандализирован
этим предложением.
— Благодарю, мадемуазель, но я бы предпочёл, чтобы это делал
мужчина.
Отец Астольф удивился:
— Вы ему сказали? Но зачем?
— Ничего я ему не говорила. Он догадался сам.
— Вот как? — Капеллан испытующе посмотрел на пленника. —
Сударь, никто на корабле кроме меня и капитана Дезэссара не знает этой тайны. Я
вижу, что вы человек чести, поэтому объясню вам, в чём дело.
Он коротко рассказал о причинах, по которым госпоже де Дорн
пришлось прибегнуть к маскараду. Грей выслушал, всё время глядя на Летицию, а
потом молвил:
— Тогда прошу прощения за то, что буду обращаться к вам, как
к мужчине, сударыня. Если б мой корабль не погиб, я непременно доставил бы вас
в Сале. Никогда ещё не бывал в Марокко, хотя давно собирался. О тамошних
пиратах рассказывают много интересного. И уж, поверьте, я не покинул бы
барбарского берега, пока не вызволил бы вашего отца… Впрочем, в моих нынешних
обстоятельствах это звучит пустым хвастовством… — кисло закончил он.
Потом отец Астольф, не слушая протестов, снова раздел
больного и стал показывать, как делается растирание. Капитан Грей от злости на
собственную беспомощность, искусал себе все губы, но поделать ничего не мог. Он
лишь попросил, чтобы ему прикрыли «часть тела, вид которой может фраппировать
даму», и смирился с неизбежностью.
— …Сначала мышцы, вот такими продольными и круговыми
движениями, чтобы ускорить кровообращение и восстановить чувствительность
нервов. Потом сильнее, глубже, чтоб достать до самых мышечных корней. Затем
начинайте работать над суставами. От пальцев. Согнули-разогнули,
согнули-разогнули. Будет стонать — не обращайте внимания. Наоборот, усиливайте
нагрузку. И время от времени протирайте уксусом.
С каким же рвением моя питомица взялась за эту тяжкую
работу, едва лишь монах удалился!
Она тёрла, мяла, крутила и вертела конечности больного, не
проявляя ни малейших признаков утомления. Через некоторое время лорд Руперт,
вначале смущённо улыбавшийся, побледнел и закусил губу, на лбу у него выступила
испарина. Заметив это, Летиция замерла.
— Боже, я делаю вам больно?
— Это ничего. Святой отец ведь сказал: боль — хороший
признак. Если у вас ещё есть силы, продолжайте. Только говорите что-нибудь. У
вас удивительный голос, он помогает мне почти так же, как ваши пальцы, такие
сильные и одновременно такие нежные.
Она покраснела и снова взялась за работу.
— Я… я не знаю, о чём рассказывать. Вы капитан, вы многое
повидали… А я всю жизнь провела в глуши.
— Расскажите. Я ничего не знаю про такую жизнь. И про вас
ничего не знаю.
Он вскрикнул от слишком резкого её движения и попросил за
это прощения.
— Хорошо. Я буду говорить, если вас это отвлекает…
И она послушно начала рассказывать про замок Теофельс.
Сначала с запинкой, подбирая слова. Потом свободнее и плавнее.
Я знал, что моя питомица никогда и ни с кем ещё не говорила
о себе так долго и так откровенно. С отцом? Нет. Во время нечастых своих
приездов он больше говорил сам, а она слушала, затаив дыхание, о дальних
странах и придворных интригах. С Беттиной? Пожалуй. Но та всё время перебивала
и переводила разговор на себя — как и большинство людей. Пленник же внимал
рассказу Летиции с огромным интересом, а если и вставлял замечания, то такие,
которые свидетельствовали о весьма неординарном складе ума.
Например, стала девочка говорить, как замечательно заживут
они вдвоём с отцом, когда он вернётся из марокканского плена. Пускай они даже
останутся без замка и окажутся стеснены в средствах, всё равно — это будет
такое счастье! Переполненная чувствами, она умолкла, а Грей задумчиво произнёс:
— Вы очень одиноки. И всегда были одиноки. Я тоже. Но вас
одиночество гнетёт, а меня радует. Нет ничего лучше на свете, чем любить
одиночество. Поверьте мне, ибо я старше и опытнее вас. Если владеешь искусством
одиночества, это делает тебя сильным, свободным и бесстрашным.
