— На какое? — встревожился тот.
— На государственную измену.
— Ну, это не самое страшное из злодеяний, — заметил отец
Астольф. — Господу Богу всё равно, к какому мы принадлежим государству. Лишь бы
ваше намерение не покушалось на нравственность.
— Я собираюсь освободить из плена подданного враждебной
державы…
Капеллан кивнул:
— Что ж, это дело, угодное Господу. Вот и в Писании сказано:
«К свободе призваны вы, братие».
— Но это ещё не всё. Вероятно, мне придётся нанести увечье
средней тяжести человеку, который встанет на моём пути.
Францисканец расстроился:
— А вот на это я вас благословить не могу. Даже плохому
человеку наносить увечье нехорошо.
Она вздохнула:
— Значит, я сделаю это без вашего благословения. Тогда
просто обнимите меня. Мы с вами, вероятно, больше не увидимся.
Отец Астольф прижал её к груди, поцеловал в макушку. Девочка
немного поплакала.
— С тем, кто уносит частицу твоего сердца, не расстаёшься до
конца жизни. А возможно, и долее того, — сказал ей монах.
Остаток вечера прошёл в приготовлениях.
Летиция взяла деньги и оружие. Проверила, есть ли в баркасе
всё необходимое: вода, компас, запасной парус и вёсла.
В полночь матросы спустили лодку, и она закачалась на
волнах, привязанная к корме. Подошёл Логан, спросил, зачем это. Значит,
Дезэссар ничего ему не рассказал.
— Я высажусь на Сент-Мориц первым. Поищу целебных трав, —
спокойно ответила ему Летиция то же, что сообщила остальным. — Капитан уверяет,
что при такой скорости мы можем оказаться на месте уже завтра утром.
Оглянувшись на матросов, Гарри шепнул:
— Не делайте этого. Вы ещё не всё знаете. Я ведь так и не
успел с вами объясниться. Поговорим позже, когда все уснут…
— Хорошо, — кивнула она, зная, что никакого «позже» не
будет.
Когда склянки пробили полночь и палуба опустела, Летиция
посадила меня на кулак:
— Ну что, подружка, поплывёшь со мной или останешься на
корабле?
Я возмущённо фыркнул: что за вопрос?
— Если б ты знала, что я задумала… — прошептала моя
питомица, глядя в сторону.
Не дурак. Сообразил.
Когда в кубрике уснут, ты пройдёшь в дальний конец трюма,
стукнешь Ерша по башке, выпустишь лорда Руперта, и мы поплывём на баркасе по
ночному морю, под яркими звёздами. Красота!
Летиция закуталась в плащ, под которым я видел, она прятала
большой пистолет. Стрелять, конечно, было нельзя, но удар тяжёлой рукоятью в
висок свалил бы с ног кого угодно.
Я прыгал за моей питомицей. Сердце замирало от страха. План
у девочки был отчаянный, слишком многое могло сорваться.
Во-первых, как подобраться к часовому незаметно? Ёрш
наверняка отнесётся к ночному появлению лекаря насторожённо.
Во-вторых, даже от сильного удара человек не всегда теряет
сознание. Можно наделать шума, от которого проснётся команда.
В-третьих, вахтенные скорее всего заметят, что Эпин садится
в баркас не один…
Пока я мысленно перечислял опасности и риски, мы дошли до
юта.
К карцеру можно было попасть двумя способами: либо, пройдя
через кубрик, либо, спустившись с юта по лестнице. Летиция выбрала второй путь,
чтобы не идти мимо покачивающихся в люлях матросов, кто-то из которых,
возможно, бодрствует. Зато со стороны кубрика проще было бы подобраться к
часовому незамеченным. При спуске с лестницы это становилось почти невозможно —
ступеньки, во-первых, сильно скрипели, а во-вторых, выводили прямо к
трос-камере. Тот, кто шёл вниз, сразу попадал в поле зрения дозорного.
Эти препятствия казались мне непреодолимыми.
Однако Летиция сбежала вниз, даже не пытаясь прятаться.
— Кто там, на посту? — спросила она, вглядываясь в темноту.
И я хлопнул себя крылом по лбу. Вечно я всё усложняю,
упуская из виду какие-то совершенно очевидные обстоятельства.
Конечно же, Ерша давно сменили! У карцера караулит другой
часовой, у которого нет причин относиться к корабельному врачу с опаской.
Дальнейшее сразу перестало казаться мне трудно осуществимой
авантюрой.
— Это я, Мякиш, — донеслось снизу. — Что, сынок, не спится?
То был самый старый из матросов, добродушный и
рассудительный «дядя Мякиш» — так его звали все, даже офицеры. Славный малый, честный
и простой. Всю жизнь проплавал он по морям: в мирные времена ловил треску и
ходил в торговые экспедиции, в военную пору становился корсаром.
Он повернул лампу. Жесткое, насквозь просоленное лицо сияло
беззубой улыбкой. Летиция была скрыта темнотой, ничто не мешало ей с размаху
ударить Мякиша рукояткой пистолета в лоб.
Но она этого не сделала.
— Это ты, дядя Мякиш? — пробормотала девочка растерянно.
И я понял, что бить часового по голове она не станет. Ни за
что на свете — даже ради спасения лорда Руперта. Если б на посту стоял кто-то
несимпатичный, рука Летиции бы не дрогнула. Но наброситься на старину Мякиша,
который смотрит на тебя с доверчивой улыбкой? Я бы тоже не смог. Есть вещи,
через которые приличный человек (или попугай) переступить не в состоянии.
— А кто тебя сменит? — спросила Летиция.
— Почём мне знать? Это ещё не скоро будет, на рассвете. Я
только заступил. Ничего, я старый, у меня бессонница. А ребята молодые, пусть
подрыхнут.
Она молча посмотрела на Мякиша, потом передёрнулась и отвела
взгляд.
— Чего трясёшься, сынок? Часом не подхватил лихорадку?
Говорят, Форт-Рояль этот — гиблое место, — заботливо сказал Мякиш.
План побега рассыпался в прах — это было очевидно и мне, и
Летиции.
— …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?
Часовой захихикал и прижался ухом к двери.
— А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Всё болбочет
чего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.
Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мы
тоже приложились к створке — Летиция наверху, я внизу.
