Брэм обнял ее за плечи и повел подальше от площади. Вскоре он остановился, и они устроились под старой ивой. Сюзанна всегда любила это дерево — его низко нависающие ветви создавали уютное зеленое убежище, которое пропускало внутрь солнечный свет, но защищало даже от самого сильного ливня. Ей здесь всегда было очень комфортно, уютно и безопасно.
До нынешнего вечера. Потому что сейчас, рядом с Брэмом, все было иначе.
Тут он заговорил мрачным голосом, и все вокруг тотчас помрачнело.
— Сюзанна, я скажу тебе, что самое важное в жизни. Важны не женщины и не мужчины, а то, что возникает между ними, когда они страстно хотят друг друга. Ты можешь возражать сколько угодно, но не можешь бороться с этим чувством. Я знаю, что ты чувствуешь то же, что и я.
Да, она чувствовала именно это… Почувствовала жар между ног, а по всему телу словно прокатились горячие волны.
— Только это и важно, — продолжал Брэм. — Ибо это и есть сама жизнь. А ты хочешь лишить жизни целую деревню только потому, что боишься потерять власть и контроль над людьми.
Она рассмеялась.
— Я боюсь потерять власть и контроль? О, Брэм, не надо, пожалуйста.
Тут он вдруг прижал ее к себе и впился в ее губы страстным поцелуем. И Сюзанна тотчас же сдалась, потому что у нее не было выбора. И еще потому, что именно этого она и хотела.
Отстранившись на мгновение, Брэм принялся покрывать поцелуями ее шею.
— Боже, как же я был болен из-за тебя, — прошептал он. — Ты хотя бы представляешь, какие мечты дает человеку настойка опия?
— Вы мечтали обо мне?
— Да, очень часто.
— О, Брэм, а я мечтала о вас. И во всех этих грезах были высокие утесы и острые скалы. — Она коснулась пальцами его щеки. — И морские монстры.
Брэм улыбнулся:
— Ты лгунишка, Сюзанна. — Он погладил ее по талии и по бедру. — У меня нет слов, чтобы описать, как ты прекрасна. Ты оделась так для меня, не правда ли?
Она рассмеялась.
— Сэр, какая самонадеянность! Я всегда переодеваюсь к ужину.
— Но ты думала обо мне, так одеваясь. Я знаю, что думала.
Да, она думала. Конечно, думала. Хотя Сюзанна всегда переодевалась к ужину, она редко надевала что-нибудь столь же красивое. А сегодня вечером она выбрала свое самое лучшее платье. Не потому, что хотела, чтобы он увидел ее в нем, а по более простой, эгоистичной причине. Брэм заставил ее почувствовать себя красивой, и ей очень захотелось соответствовать…
— И эти чудесные пряди волос… Они тоже для меня. — Он намотал на палец выбившийся из прически локон. — Ты не представляешь, как я мечтал коснуться твоих волос. Они еще мягче, чем я думал. — Его палец опустился к вырезу платья и отогнул фиолетовый шелк, чтобы обнаружить полоску ее белой сорочки. — Посмотри-ка… Белая, хрустящая, новая… Эта сорочка — самая лучшая из всех, что у тебя есть, не так ли? Ты надела самое лучшее для меня?
Она кивнула. Она была настолько очарована его низким, чувственным шепотом, что утратила способность возражать.
— Я хочу увидеть ее, Сюзанна. Позволь мне увидеть ее.
— Что?..
Не мог же он предложить ей снять платье здесь, недалеко от площади…
Его руки скользили по ее спине, к застежкам платья.
— Ты надела сорочку для меня, так что позволь мне увидеть ее. Только сорочку, милая. Только сорочку. Знаешь сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видел девушку в белой сорочке?
Сюзанна не захотела об этом размышлять. Но она точно знала, что ненавидела всех девушек, которые были у него до нее.
Его губы коснулись ее щеки, потом — шеи. Его усы щекотали и разжигали страсть.
— Позволь мне увидеть тебя. Я хочу только посмотреть.
— Только посмотреть?
— Ну, возможно, коснуться слегка. Но только через сорочку. Клянусь, ничего больше. Я останусь одетым. Как только ты скажешь мне остановиться, я сразу же остановлюсь. — Он приподнял ее подбородок. — Ты можешь доверять мне?
Могла ли?.. Сюзанна почувствовала, что сдается, и молча кивнула.
Он расстегнул верхнюю пуговицу. Затем — еще одну и еще… Лиф ее платья широко раскрылся, прохладный вечерний воздух пронесся по ее коже, и соски девушки приподнялись, как остроконечные вершины.
— Брэм. Мы не можем это делать. Не здесь…
— Пойдем в другое место?
Он расстегнул еще одну пуговку, и левый рукав спустился с ее плеча фиолетовыми волнами.
Сюзанна вздрогнула, и ее взгляд метнулся к «Милым маргариткам».
— Никто нас не увидит, — пробормотал Брэм, привлекая ее к себе. Его губы коснулись ее шеи. — Они там все заняты. Не думай о них. Сейчас существуем только мы с тобой.
Брэм расстегнул очередную пуговицу, и Сюзанна почувствовала, как платье сползло вниз. Он стал покрывать поцелуями ее шею, и девушка инстинктивно запрокинула голову, чтобы ему было удобнее.
— О, Брэм… — прошептала она.
— Не бойся, все хорошо, — прошептал он в ответ.
Его слова успокаивали ее, однако пальцы Сюзанны дрожали, когда она вытаскивала руки из рукавов. Как только она высвободила их, фиолетовый шелковый лиф соскользнул ей на бедра, и теперь она была только в корсете и нижней сорочке.
Руки Брэма поднялись к ее пояснице, где шнурки корсета были туго затянуты. Он немного повозился, пытаясь ослабить их, и казалось, его руки чуть дрожали. Наконец шнурки выскользнули из отверстий, и корсет упал. Брэм тут же опустил его на траву, и Сюзанне вдруг почудилось, что она абсолютно голая. Сейчас она чувствовала себя уязвимой и беззащитной.
— Что мне теперь делать? — спросила она с дрожью в голосе.
Его дыхание ласкало ее ухо.
— Просто дыши. — Он поцеловал ее. — Просто будь здесь, со мной. Будь самой собой.
Быть самой собой? Значит, он не хотел, чтобы она стала другой. Хотел, чтобы она была такой, как сейчас… Эта мысль очень ее радовала и наполняла грудь приятным теплом.
Она взяла его лицо в ладони и поцеловала прямо в губы. Потому что его драгоценные слова заслуживали поцелуя. И еще потому, что она действительно оставалась самой собой, а целовать его — было именно то, что ей больше всего хотелось делать.
Когда же поцелуй их прервался, он прошептал:
— Я должен тебя увидеть. — Его руки потянули ее платье, опуская его ей на бедра. — Всю тебя. Сейчас.
Она помогла ему, раскачиваясь из стороны в сторону до тех пор, пока шелковая ткань не уступила и не опустилась на землю. Потом он взял ее за руки и помог ей переступить через него. После чего молча отступил, чтобы полюбоваться. И чем дольше затягивалось молчание, тем больше она нервничала. Затем появилась неуверенность. Что он о ней сейчас думал? Нравилось ли ему то, что он видел? Какая она, Сюзанна, по сравнению со всеми теми девушками, которых он раньше видел в белых сорочках?
