Он взял горшок в руки, не боясь испачкать бархатную куртку и роскошное кружево на воротнике.
— Какой красавец! В лепестки можно смотреться, как в зеркало!
— А вот и муж идет, — заметила Эстер, подавляя раздражение при виде Джона, катящего тачку от грядок с рассадой и одетого легко, без куртки, в шляпе набекрень.
Ламберт осторожно поставил горшок на место.
— Господин Традескант.
Джон опустил тачку на землю, поднялся на террасу и поклонился гостю.
— Руки пожимать не буду, у меня грязные.
— Я восхищаюсь вашими тюльпанами.
Джон кивнул.
— А как там ваши поживают? Эстер говорила, вы хотели заняться виолеттами?
— Я слишком редко бывал дома, не мог вплотную заняться подбором растений, чтобы попытаться вывести настоящий цвет. Но жена утверждает, что цветут они прекрасно, самыми прелестными оттенками сиреневого и лилового.
Глянув в глубину сада, Эстер увидела, что Джонни, заметив Ламберта, взял свою лейку и с нарочитой беззаботностью пошел прочь по аллее, под темные клейкие бутоны каштановых деревьев.
— Добрый день, — окликнул его генерал Ламберт.
Джонни замер, будто споткнулся, и слегка поклонился.
— Генерал Ламберт ищет что-нибудь для сада своего тестя в Кенсингтоне, — сказала Эстер мужу. — Я пытаюсь соблазнить его новым тюльпаном.
— Ну разве он не хорош? — обрадовался Джон. — На его лепестках отлив, как на шкуре гнедой лошади. А у вашего тестя есть фруктовые деревья? Еще мы могли бы попытаться пересадить розовые кусты, но это нужно делать прямо сейчас.
— Я бы хотел розы, — выбрал Ламберт. — У него уже есть розы «Розамунда». А что-нибудь чисто-белое у вас есть?
— Есть роза «Альба», — сказал Джон. — И от нее как раз есть отводок с очень хорошими лепестками.
— Она пахнет?
— Очень легкий аромат, очень милый. И у меня есть виргинская роза. Их всего две на всю страну.
— Есть белый шиповник, — вмешался Джонни. — Как раз для вас, вы ведь из Йоркшира,
[40]
сэр?
Ламберт рассмеялся.
— Недурно сказано, благодарю.
Он посмотрел на Джонни, потом вновь взглянул на него.
— Эй, молодой человек, вы болели? Что-то не выглядите таким же бодрым, как в прошлый раз, когда мы виделись.
Наступило неловкое молчание.
— Он был на войне, — честно призналась Эстер.
Ламберт отметил ссутулившиеся плечи Джонни и его поникшую белокурую голову.
— Где ты был, парень?
— В Колчестере.
Генерал кивнул.
— Прискорбно, — коротко сказал он. — Тебе, наверное, очень не понравилось, как там все закончилось. Но, слава богу, теперь у нас наконец-то мир.
Джонни бросил на него быстрый взгляд.
— Вас ведь не было, когда его судили, — заметил он.
Ламберт покачал головой.
— Я был занят в другом месте.
— А вы бы согласились судить его?
Эстер шагнула вперед, чтобы прервать Джонни. Но Ламберт остановил ее легким взмахом руки.
— Дайте юноше договорить, — сказал он. — Он имеет право знать. Мы создаем страну, которую он унаследует. И он имеет право спрашивать, почему мы приняли то или иное решение.
— Вы бы тоже признали его виновным и осудили на казнь, сэр?
Ламберт задумался на мгновение, потом посмотрел на Джона.
— Могу я поговорить с мальчиком?
Джон кивнул, Ламберт обнял Джонни за плечи, и они вдвоем, не торопясь, отправились по маленькой аллее под мощными и цельными ветвями каштанов в сад. Туда, где качались усыпанные раскрывающимися бутонами ветви яблонь и слив, абрикосовых и вишневых деревьев.
— Я бы не подписал смертный приговор, основываясь на свидетельствах, представленных во время процесса, — мягко сказал Ламберт Джонни. — Я полагаю, что процесс был организован плохо. Но я употребил бы все свое влияние, чтобы заставить его признать, что и король должен принять определенные ограничения. Ведь самая главная беда с ним как раз и заключалась в том, что он не признавал никаких ограничений.
— Он был королем, — упрямо возразил Джонни.
— Никто этого и не отрицает, — ответил Ламберт. — Но оглядись вокруг, Джонни! Простые люди в нашей стране голодали, пока лорды и короли жировали на их труде. И не было никакой справедливости для тех, кто ниже их. Весь доход от руководства государством, от налогов и торговли был в полном распоряжении короля, а он раздавал эти богатства тем, кто развлекал его, кто ублажал королеву. У нас в стране могли отрезать уши тому, кто сказал что-то не то, отрубить руку тому, кто написал что-нибудь не так. Женщин вешали за колдовство, опираясь на свидетельства деревенских сплетников. Очень несправедливые дела творились у нас. И исправить их можно только очень серьезными переменами. Народ должен избирать парламент. И заседать этот парламент должен, повинуясь закону, а не королевскому капризу. Парламент должен защищать права народа, а не землевладельца. Он должен защищать права беднейших и подвластных. Я ничего не имел против самого короля — за исключением того, что он абсолютно не заслуживал доверия ни в вопросах власти, ни в каких-либо иных вопросах — но я всеми силами против короля, который правит один.
— Вы — левеллер?
Ламберт улыбнулся.
— Безусловно, кое в чем я разделяю взгляды левеллеров. И горжусь тем, что среди моих друзей есть левеллеры. Среди моих подчиненных они одни из самых стойких и верных. И все же у меня самого есть собственность, и я хочу ее сохранить. Я не захожу так далеко, как некоторые из них, требующие, чтобы все стало общим. Но требование справедливости и возможности выбирать свое правительство — да. В этом, я полагаю, я левеллер.
— Но ведь должен быть лидер, — упрямо продолжал Джонни. — Помазанник Божий.
Ламберт покачал головой:
— Должен быть командир, как в армии. Но мы не верим, что Господь избирает кого-то одного, чтобы он говорил нам, что нужно делать. Если бы это было так, то мы могли бы и до сих пор подчиняться папе и вполне этим довольствоваться. Мы сами знаем, что делать. И сами знаем, что хорошо, а что нет. Мы знаем, что наш трудолюбивый народ должен быть уверен, что земля его в безопасности и что землевладелец не продаст их другому хозяину, как стадо коров, или вдруг решит, что их деревня ему мешает, и выгонит всех, как кроликов из крольчатника.
Джонни колебался.
— Когда ты шел на Колчестер, вы останавливались в бедных домах, где вас даже накормить толком не могли?
