– Можете, – ответил старец. И добавил, подумав: – Но не советую. Не лучшее зрелище для женских глаз.
– С вашего позволения, я все-таки рискну.
– Что ж, дело ваше… Он вон в той келье, крайней слева, – вытянул руку монах. – Не ошибетесь, их всего шесть.
Она проследила за его жестом и кивнула:
– Благодарю вас.
– Не за что, дочь моя, – улыбнулся монах все той же кроткой улыбкой. – Если вам что понадобится – пошлите за мной кого-нибудь из послушников… Кстати, платье ваше забрали паломницы – обещали выстирать, высушить и принести. Денек пригожий, думаю, к вечеру управятся.
– Хорошо, спасибо. – Нэрис снова кивнула и, проводив взглядом его сгорбленную спину, шагнула за порог. Все равно внутри слишком темно, а свечу зажечь нечем… Девушка обогнула стену кельи и остановилась, прижав к груди узелок с бинтами. Она стояла на узкой, кое-где поросшей жалкими кустиками травы площадке. Справа и слева – приземистые монашеские кельи, до странности похожие на пчелиные ульи. Вниз, извиваясь змеей, уходят широкие неровные ступени: от площадки почти до самых прибрежных камней. Над головой – причудливо загнутые скалистые зубцы утеса, засиженные птицами. А вокруг море. Синее-синее, гладкое, ровное… Такое спокойное в солнечный погожий день!
Нэрис не смогла удержать в груди восторженный вздох – вид был поистине божественный! Она много слышала об утесе Скеллиг-Майкл, но никогда не видела его даже издалека. «Не было бы счастья, да несчастье помогло, – подумалось ей, – как же тут красиво! И тихо. И так… умиротворяюще, что ли!.. Сразу чувствуется, не простое место. Святое. Я, конечно, не праведница, но… Как же на душе легко сразу стало!» Она улыбнулась своим мыслям и присела на невысокий каменный поребрик, который опоясывал площадку. Развернула холстину. Бинты были вылинявшие, кое-где истрепавшиеся, но безукоризненно чистые. «А больше мне ничего и не надо!» – сама себе сказала девушка, деловито закатывая рукав своей хламиды. Какое же кусачее это рубище. Шерстяное, грубое. Под него бы рубашку… Она сердито тряхнула головой: «Нашла о чем печалиться! Спасибо скажи, что в мокром не оставили, да займись уже делом!.. И без того сколько времени с открытой раной провалялась. Монах прав, как бы не загноилась».
– Так, где тут у нас лекарства?.. – себе под нос пробормотала Нэрис, развязывая тесемки на мешочке. – Ага, вот они… Интересно будет посмотреть, чем лечатся святые аскеты знаменитого Скеллига. Так. Серебряная вода, понятно. Брат Августин говорил… А это, стало быть, мазь?
Она аккуратно вынула маленькую склянку с широким горлом, тщательно замотанную сверху куском кожи. Под кожей обнаружилась чистая тряпица. Ну да, как еще от порчи снадобье предохранишь, пробка слишком мала будет… Девушка подняла склянку повыше и посмотрела ее содержимое на свет. Непрозрачное, почти черное. Или это из-за стекла мутного?
– Ну-ка, ну-ка, – сказала Нэрис, снимая с горлышка тряпицу. – Хм. И вправду черное, кажется. Любопытно, что они туда кладут?
Она приблизила открытую склянку к лицу, втянула ноздрями воздух… и закашлялась, кривясь от отвращения. Даже едва с поребрика не свалилась – до того жуткое зловоние ударило в нос.
– Ой, мамочки… Кхе! И они это на раны мажут?!
Запах из стеклянной посудины шел такой мерзостный, что леди Мак-Лайон поспешила скорее вернуть на место тряпицу и кусочек кожи. «Обойдусь серебрянкой, – решила она, обильно смачивая бинт водой из фляжки. – Я, знаете ли, не монах-аскет. И эту вонючую гадость, какая бы она там ни была полезная, по себе размазывать не собираюсь!»
Быстро обработав рану (благо та была совсем неглубокая), девушка зажала в зубах конец сухого бинта и принялась за перевязку. Хорошо, не правый локоть поранила! Левой рукой было бы совсем неудобно…
– Вот так-то лучше, – сказала она через несколько минут, удовлетворенно оглядывая забинтованную руку. Потом заткнула флягу пробкой и прибрала ее в мешочек. Туда же отправилась злополучная склянка с мазью «для скорейшего заживления». Непригодившиеся бинты улеглись обратно в холщовый узелок. Теперь можно и навестить товарищей по несчастью… Или по счастью?.. «Знал бы только этот ужасный фомор, куда он швырнул «Альбатрос»! – ухмыльнувшись, подумала Нэрис и поднялась на ноги. – Лопнул бы, наверное, от злости. Сначала – кольцо, потом – святой остров…» – Тут она грустно вздохнула – обручального кольца было жаль. Все-таки не просто украшение… А, что уж теперь! Жизнь-то, как ни крути, все равно дороже.
– Закажу новое, – тихо сказала Нэрис, утешая сама себя. – И освящу обязательно! Мало ли когда вдругорядь пригодится? Тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог, конечно…
Она обогнула келью с другой стороны и огляделась вокруг. Прямо перед ней высилось основательно сложенное каменное здание с крестом над входом. Дверь отсутствовала – видимо, они на острове были не в чести… Чуть подальше, узкими окошками выходя на маленький пятачок земли, утыканный неровными каменными крестами, стояло точно такое же здание. Только его дверной проем был накрест заколочен двумя досками. Интересно, что это? Молельный дом? Девушка перевела взгляд на каменные надгробия и поежилась. Кладбище! Ну, с другой стороны, что тут такого страшного? Монахи тоже люди. А все люди смертны… Нэрис вдруг вспомнила туманное утро, берег моря и рыбацкую деревушку. И пиратов, которые грабили и убивали. И маленький отряд шотландцев, прикрывших спинами дверь. И Ульфа. В крови, с пробитой головой. Они тоже были не вечные. Но, в отличие от мирно отдавших богу душу монахов, погибли раньше срока. Из-за нее… Очарование святого острова померкло в секунду. На Нэрис вдруг волной накатило отчаяние и злость на саму себя. В носу предательски защипало. «Сидела бы дома как положено – ничего бы не случилось!.. – подумала девушка, кусая губы. – Никто бы не пострадал! И все были бы живы, все здоровы, и «Альбатрос» был бы цел…»
На глаза у нее навернулись слезы.
– Все из-за меня, – дрогнувшим голосом пробормотала леди Мак-Лайон. – Правильно брауни ругался, что надо мне вечно больше всех! Правильно Чарли меня дурой назвал!.. Как я теперь Ивару и Бесси в глаза буду смотреть? Дура я, дура самая настоящая-а-а-а!..
– Ты глянь-ка, – раздался смешок у нее за спиной, – и правда место чудодейственное, не врут люди. Вон бабы глупые уже в ум приходить начали…
Голос принадлежал, без сомнения, Чарли. Но девушка даже не обернулась – только безнадежно махнула рукой и, уткнувшись лицом в узелок с бинтами, разревелась. Старый пират растерянно крякнул, поскреб заросший подбородок и неуверенно сказал:
– Эй, ты чего? Чего воешь-то? Ну?
– У-у-у… – донеслось из складок холстины.
Чарли прислушался к неразборчивым всхлипам, поглядел на вздрагивающие плечи безутешной девушки и тихонько выругался:
– Вот же истеричка-то… Стоит посередь дороги и ревет белугой! А чего реветь?.. Эти бабы…
Он переступил с ноги на ногу и тронул Нэрис за плечо:
– Прекращай, ну? Чего разнылась на пустом месте?..
– Ча-а-арли, – проревела девушка, отняв от покрасневших глаз измятый узелок, – ну почему я такая… такая…
