– Брат Доминик, для начала спросите ее, верует ли она в Господа, сколько раз в день молится и почитает ли Пресвятую Деву? – велел отец Петр.
– Понял, – кивнул брат и повернулся к девице, напряженно смотревшей на него большими серыми глазами.
– Значит так, – сказал он, – отец Петр желает знать, куда тебя будет легче пристроить, на костер или под перекладину. Я ему скажу как надо, а ты подумай, есть ли кто-то, кто может тебя выкупить.
– Что? – удивилась и возмутилась Ирис. – А как надо? – Но, увидев подрагивающее веко монаха, не подмигивающее, конечно, но что-то вроде того, торопливо кивнула, – да, конечно… есть. Мой муж, Родерик Бикфорд.
– Она верует, отче, – «перевел» брат Доминик, – молится три раза в день и никогда не забывает Пресвятую Деву. Это принято в доме ее мужа, Родерика Бикфорда. – И брат Доминик благочестиво сложил руки на груди.
– Но они ведь все Богом проклятые протестанты, – изумился отец Петр и уставился на Ирис, как на двухголового цыпленка.
– Как найти твоего мужа? – спросил брат Доминик.
– Он сам меня найдет, – Ирис вздернула подбородок… но чуть подумала и опустила плечи, – во всяком случае, я на это надеюсь.
– Они католики, – сказал брат Доминик, – в Англии много католиков, которые почитают и Господа, и Папу.
Почувствовав, что аутодафе откладывается, отец Петр в сердцах выпалил:
– Спроси ее, что она делала на Корсике в компании отъявленных бандитов.
– Я поняла, – кивнула Ирис, – «бандито» – это я поняла. Переведите, что мы с другом попали в плен.
– Она путешествовала по святым местам и попала в плен, – «перевел» брат Доминик, на этот раз почти дословно.
– Хм… Интересно, какому святому нужно молиться именно на Корсике? – с сомнением протянул отец Петр, – спроси ее об этом.
– Там, где ты была, есть какое-нибудь святое место, – быстро произнес брат Доминик, – часовня, крест, могила отшельника…
– Н… не знаю, – растерялась Ирис, – разве что мост святой Анны, – и нервно хихикнула.
– Сгодится, – кивнул брат и повернулся к «следствию». – Она ездила приложиться к мощам святой Анны.
Монахи склонили голову и вознесли короткую молитву. Примерно через час такого же бестолкового разговора отец Петр решил, что на сегодня с него, пожалуй, хватит. Не прощаясь, «следствие» покинуло камеру английской пленницы в полном составе, прихватив с собой брата Доминика. Первая встреча Ирис и святой инквизиции закончилась вничью.
* * *
Солнце палило немилосердно. Фляга Кэти уже давно высохла, и девушка мучилась от жажды. Кордова считалась самым жарким местом Андалусии. Девушка этого, конечно, не знала, а если бы знала, то легче ей от этого не стало бы. Впрочем, тяжелее тоже.
Восседая на спине серенького ослика с белой мордой и очень умными черными глазами, Кэти наблюдала супружескую ссору по-мусульмански. Лайла медовым голосом что-то нежно пела, время от времени вознося руки к небу и умильно заглядывая в глаза господина Мехраба, а когда тот отворачивался, зло щурилась и цедила сквозь зубы уже не мед, а уксус. А ее супруг спокойно правил их маленьким караваном, направляя лошадей туда, куда считал нужным. Через некоторое время, сообразив, что ее попросту не слушают, Лайла притихла и теперь сидела на своей лошади молчаливая, прямая и очень встревоженная.
Они въезжали в бывшую столицу Кордовского халифата по древнему, еще римских времен, мосту над рекой Гвадалквивир. У его основания высилась массивная сторожевая башня. Ее зубцы, основательно сточенные временем, четко обрисовывались на фоне светлого неба.
– Калаорра, – бросил господин Мехраб, указывая на башню смуглой рукой. При этом смотрел он на Кэти, а не на жену. Не зная, что именно хочет от нее турок, девушка на всякий случай кивнула и повторила название башни.
Турок явно благоволил Кэти. Ему понравилось желание девушки не сидеть без дела, и он велел жене найти для англичанки иглу и шелковые нитки. И теперь каждую свободную минуту Кэти вышивала. Правда, свободных минут было немного: они вставали до солнца, ехали все утро, когда жара становилась нестерпимой, останавливались для короткой сиесты, но как только позволяла погода, снова седлали своих скакунов. Весь путь до Кордовы они проделали меньше чем за десять дней, и вот теперь копыта лошадей и смирного ослика стучали по легендарному мосту.
На другом его конце располагались Ворота дель Пуэнте, тоже старые, но по сравнению с окружением они казались современными. Еще бы! Ведь им было «всего» двести лет.
На входе с них взяли довольно приличную пошлину за животных. Лайла расплатилась французскими монетами. Кэти уже не удивлялась, лишь делала заметки на память. Не удивилась она и пять дней назад, когда в небольшом селении довольно богатый кабальеро просто подарил им этих замечательных, выносливых животных. Кэти запоминала: адреса гостиниц и домов, где они останавливались, людей, которые делали им такие дорогие подарки, даже церкви, куда Лайла заходила «помолиться». Лишь для одного случая она сделала исключение. В деревеньке миль за пятнадцать до Кордовы к ним подошел мальчишка. Ему было лет пять, не больше. Такой худой, что напоминал святые мощи. Он был одет в рубаху до колен, явно с чужого плеча, босой. Ноги – и надо бы грязнее, да некуда. Отросшие волосы все время падали на глаза, и он отбрасывал их, как отбрасывает челку жеребенок. Лайла что-то сказала ему на странном языке и похожем и непохожем на французский: все слова были знакомы Кэти, но смысл ускользнул. «Пусть брат укачает быка и
вытянет соловья…» Мальчишка кивнул – он-то все прекрасно понял и поковылял по улице прочь. Только тут Кэти заметила, что ребенок хромает. Нет, что бы не делали эти люди, наверняка что-то противозаконное, и брат этого мальчика, скорее всего, давно созрел для встречи с виселицей… Но выдать этого ребенка палачу она просто не сможет! Господь им судья. И Кэти постаралась поскорее забыть эту деревню и странный разговор.
Один из красивейших городов Испании встретил их шумом голосов, плеском воды в фонтанах, звяканьем лошадиной сбруи, стуком повозок, хлопаньем ставень и целым водопадом запахов: от восхитительного – красных роз до резкого, почти тошнотворного – лаврового листа. И розы, и лавр росли прямо на улицах, смешиваясь, их запахи образовывали такой аромат, что Кэти стало дурно.
Самым главным цветом тут был коричневый с различными оттенками. Большинство зданий были очень старыми, сложенными из красного кирпича, который за века выгорел на солнце и приобрел коричневый оттенок. Мостовая тоже была коричневой – из-за вездесущей пыли. Пыль лежала на всем: листьях деревьев, скамьях, заборах. Даже одежда горожан была немного коричневой, а уж потом красной, черной, синей или белой. Только небо было ослепительно голубым, ни одного облачка!
Неожиданно пожилой водонос, мужчина со смуглым, резким лицом уронил свои кувшины прямо перед маленьким караваном. Вода потекла по булыжной мостовой, собираясь в лужицы, их немедленно атаковали вездесущие уличные псы и юркие воробьи. Старик упал прямо в одну из них, причитая над черепками.
