— Не могла бы! — отрезала Милдрэд.
— Даже если я переговорю с матушкой, что хотел бы видеть вас своей супругой? Мне ведь и впрямь ничего не надо, только бы чувствовать радость с той, которую избрала моя душа.
Гийом был мечтателем. Поэтому старшие братья так легко отодвинули его на задний план в своей борьбе за власть.
Милдрэд постаралась отвлечь младшего Плантагенета вопросом, что ему известно о неком Артуре ле Бретоне. Ответ сходился с тем, что ранее говорил ей Юстас: это рыцарь-госпитальер, бретонец, которому покровительствовала Матильда Анжуйская. Она вообще оказывает всяческое содействие иоаннитам, и Милдрэд могла видеть одетых в черное с крестами рыцарей в ее свите. А Артур ле Бретон был едва ли не поверенным императрицы и больше времени проводил при ее дворе, нежели в Доме ордена. Однажды Матильда услала своего любимчика с поручением, и больше о нем никто не слышал. И это очень огорчает Матильду.
Вечером у себя в башне Пушто Милдрэд смогла все это обдумать. Похоже, что Юстас имел основания охотиться на этого госпитальера, хотя ошибочно принял за него самозванца. Однако где же сам Артур ле Бретон? И где ее Артур? О нем ничего не известно, даже с Ависой его как будто нет.
Милдрэд вдруг поняла, что вместо обычного пренебрежения к Артуру испытывает тревогу за него. Однако это ни к чему. Где бы ни был этот плут, он всегда выкрутится. И Милдрэд отправилась в зал, чтобы послушать, о чем рассказывает собравшимся своим музыкальным голосом Элеонора.
Это была древнегреческая легенда о некой Ниобее. Элеонора, прекрасно образованная, знала много необычных сказаний, и сейчас поведала слушателям историю Ниобеи, имевшей множество детей — десять сыновей и столько же дочерей. Все они были пригожими и здоровыми, и мать гордилась ими настолько, что стала насмехаться над богиней Лето, родившей всего двоих — Аполлона и Артемиду. И тогда разгневанные Аполлон и Артемида сразили стрелами всех детей возгордившейся смертной: Аполлон убил юношей, Артемида — девушек. А потрясенная Ниобея от горя превратилась в камень, только из ее каменных глаз продолжали бежать нескончаемые слезы.
Элеонора умела преподнести историю так, что слушатели не оставались безучастными. Вот и теперь дамы заплакали, а мужчины стали рассуждать о том, как люди могли поклоняться столь жестоким богам и какое счастье, что в мир пришел Спаситель, учивший милосердию. Милдрэд тоже заволновалась. И невольно задумалась о своем сыне Вильяме. Она так давно не имела о нем вестей! В последний раз она видела мальчика год назад, когда пришла проститься с ним перед отъездом из Винчестера. Тогда малыш, только накормленный и всем довольный, лежал в кроватке, что-то лопотал и сучил ножками. Он показался Милдрэд таким очаровательным… Но она не стала проявлять к нему нежность, так как рядом находился Юстас, а она при нем всячески выказывала пренебрежение к их сыну, хотя тайком справлялась о малыше и была довольна, что он такой здоровенький и крепкий. Но в основном это был всеми оставленный, никому не нужный ребенок…
Проходили дни, лето сменилось осенью. Жара спала, хотя по-прежнему светило неяркое нормандское солнце, а в воздухе ощущался кисло-сладкий аромат яблок, превращавшихся под прессами давилен в игристый сидр. При дворе шли забавные суды любви, все были в кого-то влюблены, за кем-то ухаживали, непременно страдая, ибо, как пелось в песнях трубадуров, истинная любовь расцветает только вместе с сердечными переживаниями. Императрица Матильда находила это легкомысленным и вскоре уехала, и Элеонора, хотя и была дружна со свекровью, почувствовала с ее отбытием облегчение.
— Как часто люди забывают, какими были в молодости! — говорила эта вечно юная правительница. — А ведь знаете, я слышала, что наша императрица не только враждовать с мужем умела.
При этом Элеонора оглянулась, стараясь, чтобы ее слова не слышал Гийом Плантагенет. Но у юноши сейчас были иные заботы: было решено, что он поедет на переговоры с Жоффруа, дабы склонить того примириться с Генрихом. И вот, убедившись, что Гийома нет, Элеонора поведала, что некогда и ее воинственная свекровь любила.
— Говорят, что она была увлечена красивым крестоносцем, ввела его в свою свиту и даже… Ах, прости мне Дева Мария, если я лгу, но поговаривали, что мадам Матильда родила от него незаконнорожденного ребенка. Судьба младенца мне неизвестна, но, скорее всего, он скончался, ибо граф Анжуйский был не тем человеком, который оставил бы бастарда в живых. Да и позже граф не отозвался на призывы супруги из Англии прийти ей на помощь, потому что узнал, что и там Матильда завела любовника, — ее сердце покорил некий Брайан Фиц Каунт. Матильда доверила ему одну из своих цитаделей, Уоллингфордский замок, и говорят, что влюбленный рыцарь по сей день удерживает его, ибо поклялся императрице, что ее враг Стефан никогда не вступит под арку сей крепости победителем. Так ли я говорю, миледи?
В последнее время недовольство Элеоноры саксонкой как будто прошло, она вновь приблизила ее к себе и даже попросила быть понежнее с Гийомом, поскольку тот очень страдает от предстоящей разлуки. Насколько она должна быть нежной, Милдрэд не уточняла, но растрогалась, когда при прощании юный анжуйский принц разразился слезами и сказал, что полюбил ее и никогда не забудет.
Отбыл из Кана и Тибо граф Шартрский. Перед отъездом он неожиданно справился у Милдрэд, не велит ли она кланяться его кузену Юстасу? Она ничего не ответила и демонстративно удалилась под руку с Реми де Гурне.
Однако и Реми должен был вскоре уезжать. Его пребывание в Кане затянулось, но теперь Генрих требовал его к себе. Что ж, еще одно прощание. Война продолжалась, стало известно, что крепости Се и Арк все же сдались Юстасу, а Генрих застрял в Вексене и ведет с королем Луи переговоры. Герцогиня Элеонора всегда живо интересовалась вестями о своем юном супруге, с которым она рассталась вскоре после свадьбы и очень по нему скучала. Но утешалась сознанием, что носит его ребенка, которого, по слухам, понесла едва ли не с первой брачной ночи. Если не до нее… Страсть этих двоих словно соответствовала всем томительным любовным песням с их страданиями, разлуками и жаждой встречи. А что Элеонора ее жаждала, можно было прочитать по ее туманившимся глазам, когда она всматривалась вдаль, словно надеясь, что в один прекрасный момент там покажется ее Анри. И что-то негромко шептала, как будто поверяя ветру свои признания в любви, дабы он отнес их ее неспокойному юному супругу.
Похоже, ветер выполнил ее поручение, ибо в начале октября Генрих явился в Кан собственной персоной. И надолго заперся в опочивальне с супругой.
Они не знали, когда засыпали, утомленные любовью, и когда просыпались, чтобы вновь потянуться друг к другу. Порой Генрих приоткрывал двери и принимал у услужливого пажа поднос с яствами и напитками, садился на ложе подле разметавшейся на постели жены, кормил ее сладкими персиками, улыбался и опять начинал целовать в сладкие пухлые уста. Он соскучился по ней, был ненасытен, и Элеоноре это нравилось. Наконец-то у нее такой супруг, о каком она мечтала, — сильный, неутомимый, мужественный, умный, предприимчивый. Он совсем не похож на святошу Людовика, которого она покинула, не сожалея даже об утраченной короне. Но и тут она не много потеряла, поскольку верила, что ее упорный и дерзкий Генрих однажды станет венценосцем. И она поможет ему в этом. Вот почему в перерывах между страстью они разговаривали о политике.
