И вдруг король почувствовал волнение, какого не ожидал. В отсветах трепещущих факелов глаза Милдрэд казались огромными и блестящими, от красиво загнутых ресниц падали длинные тени, отчего глаза казались необычными, почти нечеловеческими… притягательными.
— У вас глаза, как у лесной феи, миледи, — задумчиво произнес Стефан. — Порой я понимаю, почему мой сын так хочет, чтобы подле него была такая женщина, как вы.
— Понимаете? А вот вы сами, милорд, хотели бы, чтобы с вами была я? Могли бы вы хоть немного утешить мою одинокую душу? Ведь мы оба хотим найти немного нежности в ближнем.
Стефан будто окаменел. Она смотрела на него, и он увидел в ее взгляде вызов, увидел, как она слегка улыбнулась — маняще и пленительно. И хотя первым его порывом было грубо ответить ей, он промолчал. Они с Юстасом и так привнесли немало зла в жизнь этой женщины. Немудрено, что она стала такой.
— Мне надо идти, — произнес король и отвернулся. — Будем считать, что я не слышал этих ваших слов. Ибо я не предам Юстаса. Ему сейчас и так тяжело.
— Предать Юстаса? Но разве он узнает? И что ужасного, если мы найдем отраду друг в друге? Чем это грозит вашему сыну?
— Послушайте, миледи! — Стефан резко схватил ее под локоть, тряхнул. Но при этом она оступилась и будто случайно прильнула к нему. И король почувствовал, какая она слабая и мягкая… податливая.
Он отшатнулся, даже отступил в тень арки, чтобы никто не заметил их в отсветах факелов, но при этом невольно увлек Милдрэд за собой, и получилось, что она опять стояла так близко, что король различил слабый аромат ее притираний: легкий мускус, немного лимонной мяты…
У Стефана вдруг забилось сердце и пересохло во рту. Как же давно у него не было женщины! А эта красавица так бесстыдно предлагает ему себя, так прижимается…
— Чего вы хотите, леди? Меня ждут мои люди. Мне пора возвращаться в Винчестер.
— А мне в Тауэр, — прошептала она в полумраке, и Стефан уловил в ее голосе усмешку. — Там сейчас пусто, ибо все ищущие внимания вашего величества ныне в Вестминстере. Наверное, у вас не так одиноко, как в крепости Вильгельма Завоевателя, куда мне надлежит вернуться. Но вот ведь незадача: я прибыла в Темпл еще до грозы, причем пешком. А сейчас такой дождь… Увы, моя шелковая накидка совсем не защитит меня, когда на дворе такой ливень. Вы спросили, чего я хочу?.. Хочу, чтобы мой король пустил меня под свой непромокаемый кожаный плащ и отвез в Тауэр. Разве это не будет любезно с вашей стороны?
Стефан согласился. Обнял ее за плечо, накрыв полой своего длинного плаща на бархатной подкладке. Кликнув свиту, он велел подать к пристани Темпла лодку. Но грести велел не в сторону Вестминстера, а к Тауэру.
Дождь лил и лил. Навес на королевской лодке давно промок и пропускал воду, но Стефан сидел под ним, по-прежнему прижимая и кутая полой плаща любовницу сына. Милдрэд положила головку ему на плечо, и он чувствовал, какая она хрупкая, но одновременно горячая и нежная. Они плыли в полном мраке, лишь слабый свет забранного в роговые пластины фонаря на носу лодки очерчивал спины налегающих на весла гребцов, падал блеклым отсветом на косые струи дождя, темную воду реки. И так уж вышло, что, когда Стефан чуть повернул голову к саксонке, ее губы оказались совсем рядом, они были полуоткрыты, и он уловил ее прерывистое дыхание. И неожиданно стал ее целовать.
Милдрэд ответила страстно и умело. Ее язык играл с его губами, а ее рука…
Несмотря на все слухи о ней, Милдрэд была довольно неопытна в том, как увлечь мужчину. Когда-то ей нравилось кокетничать, потом она полюбила, и кокетство уступило желанию принадлежать лишь одному избраннику. Ей посоветовали, как его соблазнить… И однажды она была такой — свободной и бесстыдной, страстной и ласковой. Но это было так давно! Ибо потом она лишь бесчувственно отдавалась человеку, которого ненавидела. И все же она помнила, какие ласки возбуждают мужчин. Поэтому, подавив в себе стыдливость, позволяя Стефану запрокидывать себе голову и целовать, она скользнула рукой туда, где, как она знала, мужчина не может себя контролировать…
Длинный камзол короля был скроен для верховой езды и спереди до самого паха шел длинный, обшитый золотистой тесьмой разрез. И ручка Милдрэд просунулась именно туда…
Подобного Стефан не ожидал. Он был человеком старой закалки, и хоть в его жизни, кроме супруги, бывали женщины, он был убежден, что столь дерзко и бесстыдно ведут себя только шлюхи. Поэтому он резко оттолкнул от себя Милдрэд, поднялся и стал пробираться между гребцами к носу сворачивавшей к арке тауэрских речных ворот лодки. По сути, он сбежал от Милдрэд. Сбежал торопливо, налетев на гребцов, едва не упав на них, сбив их с ритма, и лодка сильно закачалась, почти уткнувшись носом в каменный причал Тауэра.
Кто-то вскрикнул, но король, даже не оглянувшись, торопливо выпрыгнул на берег, проигнорировав протянутую кем-то руку.
— Я привез миледи Милдрэд, — словно оправдываясь, сказал он первому, кого увидел. И через миг добавил: — Ныне не такая ночь, чтобы я возвращался в Вестминстер, поэтому прикажите коменданту приготовить мне отдельный покой. Обычно я останавливаюсь в комнате под капеллой Святого Иоанна.
Услышав это, Милдрэд едва сдержалась, чтобы торжествующе не рассмеяться. Но прошла мимо короля и, пока перебегала под дождем залитый лужами двор, так ни разу и не оглянулась, хотя чувствовала спиной его пристальный взгляд. Только когда ее встретили у входа в донжон и накрыли теплым плащом, она, уже стоя между горевшими по бокам факелами, оглянулась туда, где мелькали огни у речной арки и суетились какие-то люди. Итак, король все же решил остаться в Тауэре. И, как она надеялась, не только из-за непогоды.
Что ж, пусть Стефан и немолод, пусть у него свои принципы и понятия о чести, но Милдрэд знала, что сможет подчинить его. Это ее месть и единственная возможность разобщить отца и сына Блуаского рода. Единственный шанс нанести удар там, где они меньше всего этого ждут.
Стефан тоже смотрел на нее сквозь мрак. Когда Милдрэд Гронвудская скрылась под аркой Тауэра, он ощутил облегчение. Зачем ему все это? Он старый человек, его любимая супруга скончалась, а эта женщина владеет душой его сына. Однако Стефан не пошел в указанный им покой, а поднялся в часовню и долго молился при свете одинокой свечи. Молился, чтобы устоять против соблазна, чтобы Господь дал ему силы и в дальнейшем оставаться хорошим отцом своему негодному сыну. Ибо, как бы ни складывались обстоятельства, какое бы искушение ни возникало на пути, каждый должен нести свой крест в соответствии с тем, чему учат священники: с кротостью и смирением, с пониманием, что только добродетель ведет к покою в душе.
Но можно ли быть спокойным, если взволнована плоть? Стефан в последнее время почти не думал об удовольствиях, не думал о женщинах. Он словно упивался своими страданиями, все больше погружаясь во мрак отчаяния. И вдруг такое волнение! Как же сладостно было целовать эти свежие покорные уста! Милдрэд сама просила его дать ей успокоение от одиночества. А ведь Стефан и в свои годы оставался привлекательным мужчиной. В отличие от Юстаса, который всегда был рябым и уродливым. И злобным. Милдрэд сказала, что его сын груб с ней. Как можно быть с ней грубым? Милдрэд словно бесценная жемчужина, какую следует лелеять и беречь. Почему же Юстас так беспощаден с ней? Он, убивший ее родителей, бесчестивший ее незаконной связью, которой гордился, и, казалось, специально выставлявший свою любовницу на всеобщее обозрение. Внебрачный союз подтверждает мужскую состоятельность, но для женщины это позор. Поэтому неудивительно, что Милдрэд настаивала, чтобы Юстас развелся с Констанцией и сделал ее законной супругой.
