А еще Матильда протянула Артуру массивный золотой перстень с красивой печаткой в виде головы волка.
— Вы сказали, что рыцаря Гая называли Черным Волком. Поэтому я специально заказала для вас этот перстень с печаткой. Волк — сильное, ловкое и свободное животное. Это будет хорошим знаком для вашего герба.
Она сама надела перстень на его палец и задержала на миг его руку в своей.
Все. Матильда повернулась и ушла. А Артур уехал в Руан в самых смешанных чувствах. Хотя на что он надеялся? Что эта гордая женщина будет рисковать своей высокой репутацией и проявит к нему расположение настолько, что это вызовет слухи и догадки? Вон даже Генрих, как бы он ни относился к Артуру, все же предпочел, чтобы тот был в окружении Честера, а не подле него. Когда Генрих не знал, что Артур его брат, он держался с ним куда более открыто и свободно. Но есть законы высокой чести, и тут действуют куда более строгие ограничения.
С такими мыслями Артур прибыл ко двору герцогини Элеоноры, передал ей послание от Матильды. Золотая Орлица внимательно его прочитала и торопливо бросила в огонь. Только после этого она повернулась, и на лице ее заиграла самая обворожительная и приветливая улыбка. И Артур восхищенно преклонил перед ней колена, едва она протянула ему для поцелуя руку.
О, в Руане Артура ждал совсем иной прием. И три недели, проведенные там, он был постоянно в центре внимания. Элеонора уделяла ему немало времени, расспрашивая о Генрихе, о войне в Англии. Причем порой она делала такие тонкие замечания, что Артур только дивился, как эта беременная дама, нарядная и веселая, как юная девушка, умеет предугадывать те или иные действия далеких от нее людей, какие выводы делает, как смело рассуждает о возможностях того или иного политического шага. По крайней мере, она первая сказала, что если оба войска сойдутся под Уоллингфордом, то либо произойдет кровопролитное сражение… либо Генрих сможет настоять на своем и договорится со Стефаном миром, но непременно на своих условиях. И хорошо бы, чтобы в роли третейского судьи выступила Церковь. Поэтому ей имеет смысл написать архиепископу Теобальду в Кентербери.
Артур встрепенулся при этих ее словах.
— Надеюсь, я заслужил ваше расположение, благородная дама, и вы видите именно меня этим гонцом…
Элеонора поглядела на него с легким удивлением и рассмеялась звонким девчоночьим смехом.
— О, как вам не терпится поскорее оставить нас! Но ведь вы еще не спели нам все ваши дивные песни, не натешили двор своими волшебными легендами о короле Артуре и необычной любви королевы Гвиневеры к благородному Ланселоту. О нет, мессир, я пока не намерена отпускать вас.
Артур стал догадываться, что обе женщины — и Матильда, и герцогиня Элеонора — стремятся отложить его отъезд, исходя из приказа самого Генриха. Вероятно, Плантагенет хотел удержать брата от опасной авантюры с леди Милдрэд. Ладно, это можно было бы понять, если бы сердце Артура не ныло в тревоге за любимую. Кто ее защитит? Юстас? Этот убийца ее родни? Нет, Артур верил, что его кошечка в беде. И пусть при руанском дворе его окружали самые красивые и изысканные дамы, пусть он был в центре внимания, обласканный и одаренный сверх всех ожиданий, его тоска по голубоглазой саксонке не проходила и он словно задыхался вдали от нее… Будто на него надели поводок и он рвался на привязи, сдавливая себе горло…
Ему помогло одно событие: второй брат Генриха Жоффруа, вопреки всем требованиям, все-таки вышел из-под контроля, сбежав из Анжу. Он вторгся в Бретань, где при поддержке местного населения был провозглашен графом Нанта. Таким образом, он становился независим и силен и, учитывая его нерасположение к старшему брату, мог наделать Генриху немало неприятностей.
Когда пришли эти новости, Элеонора изменилась в лице. Она была на седьмом месяце беременности и не могла выступить против Жоффруа, но обязана была сообщить обо всем супругу. Артур же был готов благодарить своего неизвестного брата Жоффруа за то, что из-за его выходки мог отправиться к Генриху. Ибо именно Артура видела Элеонора тем гонцом, которому она могла доверить подобное сообщение.
— И передайте на словах, чтобы Генрих поскорее решил проблемы, касающиеся его английского наследства, — добавила она. — Пусть поторопится, пока его мятежный брат не нашел себе сильных союзников на континенте.
Теперь ее голос был начисто лишен обычной игривости, а светлые зеленые глаза сверкнули, как у кошки перед прыжком. Она даже стала выглядеть старше, и за ее природной красотой и шармом проступил такой опыт и знание жизни, что можно было поклясться: эта женщина сумеет повлиять на своего супруга даже на расстоянии.
Вот с таким посланием и прибыл Артур в Англию, об этом думал среди ночи. Он понимал, что если Генрих опять покинет остров из-за семейных дрязг, то Стефан и Юстас удержат свои позиции, Милдрэд останется с ними, а сам он потеряет нынешнее положение и не сможет помочь своей кошечке. Если она еще нуждается в его помощи, как уже не единожды намекали ему.
Артуру казалось, что волнение не позволит ему до утра и глаз сомкнуть, но сам не заметил, как заснул. Вот только что он ворочался под навесом, кутаясь в плащ от ночной сырости, а очнулся… было уже утро. Слышался людской гомон, ревели трубы, ржали лошади.
Артуру следовало передать Плантагенету послание, но вышло так, что в тот день это было невозможно. Неугомонный Генрих то находился в Уоллингфорде, то проносился через весь лагерь и скрывался со своими военачальниками в большом шатре на совет, то к нему являлись герольды от короля Стефана. Артур пытался пробиться к герцогу, но ему велели ждать, и он просто сел на коня и поехал к берегу реки, где сейчас было особенно многолюдно. Все говорили, что встреча представителя короля и Плантагенета, похоже, состоится, а потом появился и сам Генрих, перешел брод под защитой большого отряда копейщиков и остановился на другом берегу, где его ожидал подле своих носилок епископ Генри. Они отошли в сторону и долго о чем-то разговаривали.
Стефан и его сын Юстас сидели поодаль верхом. Они были вместе, но друг на друга не смотрели. Возле короля крутился его большой дог Фальк, потом, устав ждать, затрусил туда, где беседовали епископ и Плантагенет. И Генрих даже потрепал по голове огромного пса, а тот вилял длинным хвостом, нимало не беспокоясь, что позволяет ласкать себя главному врагу своего хозяина.
— Эта собака — просто исчадие ада, — процедил сквозь зубы Юстас.
Стефан молчал. После того что произошло в Тауэре из-за саксонки, их отношения с сыном оставались натянутыми до предела. Вражда с Генрихом принуждала отца и сына держаться рядом, но они даже свои шатры поставили в разных концах лагеря, а небольшой, расположенный на подступах к Уоллингфорду замок Кронмарш, ранее подготовленный для их резиденции, теперь был отведен епископу Винчестерскому, где кроме достойного прелата расположился и неожиданно прибывший с континента младший сын Стефана Вильям Булонский.
Юстаса приезд брата держал в напряжении. С одной стороны, он был доволен, что его сонный, нерешительный красавчик брат наконец-то соизволил принять хоть какое-то участие в делах отца и даже привел с собой значительный отряд булонских рыцарей. Однако Юстас всегда ревновал Стефана к Вильяму Душке. Ему казалось, что отец больше печется о правах недалекого Душки, в то время как Юстас вынужден всего добиваться самостоятельно. Душка же просто отсиживался в своем крошечном графстве и только изредка присылал королю рождественские поздравления и подарки. Именно он подарил Стефану этого глупого дога, это вместилище скверны, какое сейчас, обласканное рукой проклятого Плантагенета, трусило сюда, высунув язык и будто довольно ухмыляясь.
