Принц Юстас рвался выполнять все ее прихоти, он одаривал Милдрэд, стремясь вызвать ее расположение, и требовал от короля и королевы признать свою избранницу как члена королевской семьи. И король с королевой, чувствуя свою вину перед дочерью гронвудской четы, старались держаться с ней приветливо, однако и они терялись, когда Милдрэд смотрела на них своими холодными эльфийскими глазами. И это при том, что король всегда относился к ней с исключительной добротой, а королева даже отметила, что влияние Милдрэд пошло ее сыну на пользу: Юстас стал не таким мрачным и нелюдимым, стал сдерживать свои вспышки гнева, даже внешне он выглядел лучше, ибо Милдрэд настояла, чтобы принц отпустил бороду и усы, и таким образом удалось скрыть покрывавшие нижнюю часть лица гнойную сыпь и застарелые шрамы от нарывов. Но, несмотря на всю свою любезность, король и королева невольно стали избегать Милдрэд. И когда Юстас сказал, что они с Милдрэд переедут в Винчестер, венценосная чета вздохнула с облегчением.
В середине февраля беременность Милдрэд уже стала заметной, и ей удалось избежать постельных обязанностей под предлогом, что это может повредить ребенку. К тому же из Франции пришло известие, что Юстасу необходимо уезжать. Для Милдрэд это была желанная весть, и она даже согласилась выйти проводить его на галерею в винчестерском замке.
Февральский день был серый и унылый. Милдрэд стояла у прорубленного в толще старого замка окна и наблюдала за суетящимися во дворе грумами, смотрела на уже взнузданных лошадей и проверявших амуницию солдат. Было промозгло, опять таял снег, и старая столица королевства утопала в серой туманной дымке. И если на крышах домов, колокольнях и башнях большого Винчестерского собора и окрестных монастырей с их причудливыми выступами еще оставались нетронутые шапки снега, словно роскошная горностаевая оторочка, то внизу образовалось сплошное грязное месиво.
И там был Юстас. Укутанный в дорожный длинный плащ с привычным черным капюшоном, он восседал на своем караковом жеребце. Отдавая приказы, Юстас то и дело поглядывал на окошко, у которого стояла Милдрэд. Она заставила себя помахать ему рукой, а потом развернулась и ушла. Довольно с нее торчать на холоде. Ее руки озябли, несмотря на двойные шелковые перчатки, а носик покраснел — не хватало еще простудиться.
Королевский замок в Винчестере был неуютным полуразрушенным строением, однако, как бы ни хотелось Юстасу поселить свою саксонку близ епископа Генри в его роскошной резиденции Уолвеси, прелат решительно отказал ему. Да и Милдрэд не хотела этого. По сути, она была обязана Генри жизнью, но почему-то не испытывала к нему расположения. И все же епископ обещал племяннику присматривать за его избранницей и, навещая ее, был сама любезность. Справлялся, как миледи себя чувствует, как протекает ее беременность. Все хорошо? Ну и слава Богу. Ах, она скучает? Что ж, пусть тогда посетит его знаменитый зверинец, там есть забавные звери: обезьяны, большая рысь, медведь, ужасные львы и даже огромные страусы. О, леди Милдрэд уже бывала там? И не хочет идти смотреть их во второй раз? О, уже в третий. Ну, тогда он может предложить ей что-нибудь из своей огромной библиотеки. Историю королевы Эммы Нормандской, к примеру. Генри даже сам проследил, чтобы сей огромный фолиант принесли саксонке, дабы она развлеклась в эту сырую пору в конце зимы, читая о судьбе столь незаурядной женщины, какой была королева Англии.
И она читала. За окном опять валил снег, в очаге на подиуме огонь пожирал громадные кругляки поленьев, оплывали воском длинные белые свечи. Милдрэд бережно переворачивала страницы огромной книги, рассматривала изящные рисунки рукописи. Существовала известная школа винчестерских мастеров миниатюры — краски и орнаменты по краям страницы были столь яркими, что казались переливающимися, изображенные фигуры были как живые и передавали подлинные чувства. И больше всего было изображений женщины в короне и белом покрывале — Эммы Нормандской. Милдрэд нравилось с головой погружаться в чтение о перипетиях ее судьбы. Нормандская принцесса, которой дважды пришлось стать королевой Англии, в первый раз была выдана замуж за короля Этельреда Неспособного (само его прозвище указывало, какой человек достался ей в мужья), а после его смерти и завоевания Англии датчанами Эмма опять стала правительницей, на этот раз выйдя за молодого и удачливого короля Кнуда, получившего прозвище Великий благодаря своим деяниям и размерам подвластной ему державы. Ибо Кнуд правил не только Англией, но и Норвегией, Данией, Швецией. Это было самое крупное в то время королевство, во главе которого стояли юный Кнуд и его королева, бывшая старше его на целых двенадцать лет. И все же их брак можно было считать удачным. Ибо если детей от короля Этельреда Неспособного Эмма игнорировала, услав их к своей родне в Нормандию, то сына от Кнуда, носившего странное имя Хердекнут, она очень любила и заботилась о его благополучии.
Конечно, сухие строки летописи мало говорили о чувствах давно живших людей, однако то, что их связывало, становилось понятным по поступкам. Вот этому и надо доверять — поступкам, а не красивым словам и пылким взглядам. И Милдрэд опять отгоняла воспоминания о красоте и нежности Артура и предпочитала узнавать о чужих судьбах, о том, как Кнуд, расставшись со своей прежней супругой Эльфгифой Нортумдерлендской, настоял на браке с Эммой и считался с ее советами до самой своей смерти. Ибо Кнуд умер молодым. Увы, счастье никогда не бывает долгим. Но у Эммы был сын от горячо любимого мужа, она боролась и отстаивала его права, пока и он не умер… Что же касается ее детей от первого брака, то они так и остались для овдовевшей королевы чужими. Недаром, когда королем стал ее старший сын Эдуард Исповедник, он велел арестовать мать, заподозрив ее в заговоре против него.
Необычная судьба. И необычная женщина. Милдрэд даже ходила помолиться над ее прахом в большом соборе Винчестера. Ибо королева жила и умерла тут, немало сделала для этого города и неизменно сюда возвращалась, а потому о ней помнили, чтили ее память.
Когда наступила весна, саксонка полюбила гулять по окрестным лугам вдоль речки Итчен, смотрела на снующие по ней ладьи, а то и уходила совсем далеко, поднимаясь на холмистые возвышенности. Во время этих дальних прогулок спутники госпожи всегда волновались за нее, потому что она уже была в том положении, когда беременным полагался покой. Но Милдрэд никого не желала слушать, она знала свои сроки и была несказанно удивлена, когда однажды без всякой боли ощутила, что подол ее платья стал мокрым, — у нее отошли воды.
Перепуганные спутники тут же уложили ее на траву и послали за носилками. И не успели Милдрэд принести в замок, как у нее начались сильнейшие схватки и стало ясно, что она разродится раньше срока.
Узнав об этом, взволнованный епископ Генри тут же поспешил к ней, опасаясь за судьбу ребенка Юстаса и переживая, как сам племянник отнесется к тому, что случилось такое. Но одна из женщин Милдрэд, встретившая его, сообщила, что ребеночек родился крепеньким и горластым, что он и молодая мать чувствуют себя превосходно, а кормилицу они подыскали еще заранее, так что все в порядке. Разве что… тут женщина как будто замялась, прежде чем решилась продолжить.
— Видите ли, милорд епископ, наша леди совсем не интересуется сыном. Даже когда ее спросили, какое имя ему дать, она только отмахнулась.
