Многие обратили внимание на отстраненное поведение обычно общительной и веселой леди Мареско. А еще все заметили, что настоятельница неожиданно стала куда приветливее со своей родственницей. Ранее преподобная Бенедикта едва замечала девушку, а тут то и дело заходила проверить, как у той идет работа в скриптории, расспрашивала о ее землях и замках, а порой приглашала прогуляться в саду монастыря, и пока иные воспитанницы беспечно бегали и играли в отведенное для отдыха время, настоятельница беседовала с Милдрэд, причем разговоры их непременно сводились к Артуру. Аббатиса сама заговаривала о нем, но Милдрэд внимала каждому слову и жадно слушала, каким сорванцом он был в детстве, какими способностями отличался, выделяясь среди других воспитанников монастыря, как смело отправился в мир, но всегда возвращался в Шрусбери, ибо здесь его ждала не только покровительница Бенедикта: почти все тут знали, любили и радовались его приезду.
Однажды аббатиса спросила у девушки, как долго та намерена пребывать в монастыре Девы Марии.
— Было решено, что я поживу тут, пока мой отец в отъезде. Он отбыл примерно на полгода, и думаю, в начале осени вернется в Англию. Однако прежде ему нужно будет отчитаться перед тамплиерами, а уж потом ехать за мной в Шрусбери.
— Вот как? Я буду рада встретиться с дорогим родичем, — ответила Бенедикта и осторожно спросила: — Думаю, до приезда Эдгара Армстронга вопрос о вашей помолвке с графом Херефордским остается открытым? Да и самому графу сейчас, когда он схлестнулся с Юстасом Блуаским, не до устройства семейных дел.
Упоминание о войне было существенным. Об этом постоянно говорили, к тому же уже сейчас в Шрусбери стекалось немало беженцев из графств, где передвигались огромные армии и солдаты обирали местных жителей. Да и в самом Шрусбери ощущалась подготовка к важным событиям — заготавливались впрок продукты, пополнялись запасы дротиков и стрел, откладывались куски шерстяных одеял и бутыли уксуса на случай пожара. Немногим более десяти лет назад Шрусбери пережил осаду, те события были еще свежи в памяти, и люди жарко молились, чтобы на этот раз все обошлось.
Однако перед самым днем Святого Иоанна, или, по старинке, праздником Середины Лета, эти страхи словно отошли на задний план.
Аббатиса Бенедикта пообещала взять на праздник всех воспитанниц, и вечером в дортуаре царило оживление. Девушки рылись в сундуках, приводили в порядок наряды, умащивали волосы, чтобы затем завить их в локоны. Не имевшая нарядных одежд Аха донимала тех, кто мог с ней поделиться, уверяя, что до принятия пострига ей разрешено франтить и плясать, как и любой из них. А уж плясать джигу она умеет, как никто иной!
— А что это за танец — джига? — спросила Милдрэд. — В наших краях о таком и не слышали.
— Еще бы! — хихикнула Аха. — Станут у вас на болотах плясать джигу. Того и гляди провалишься в топь.
— Много ты знаешь о моих краях, — щелкнула ее по носу Милдрэд. — Ты с детства живешь в монастыре, успела поплясать джигу до пострига, но не удосужилась даже выучить, какие графства граничат с Шропширом.
— Больно надо! Я ведь не собираюсь разъезжать, как иная леди с болот, которая и джигу танцевать не умеет!
— Не обращай внимания, — примирительно сказала Тильда, любуясь шелковой подбивкой навесных рукавов своего фиолетового бархатного блио. — Говорят, что в старину джигу плясали только ирландцы за морем, и лишь недавно ее научились танцевать у нас. Ведь это несложно. Были бы силы. И еще грудь следует туго перетянуть. А иначе… — она помедлила, подбирая слова, но тут опять вмешалась вездесущая Аха:
— Иначе сиськи отпадут во время прыжков! — весело расхохоталась она. На будущую монахиню сейчас Аха походила меньше всего.
На следующий день после службы в церкви Святой Марии девушки и впрямь перво-наперво стали перетягивать грудь полотняными повязками. Тем, у кого груди были высокими, приходилось их туго стянуть, а те, кто не мог похвастаться их размером, наоборот, намотали на себя столько полотна, стремясь ее зрительно увеличить, сколько смогли выпросить его у сестры-келариссы.
— И это в такую жару! — только ахала монахиня, наблюдая за приготовлениями воспитанниц.
И впрямь праздник Середины Лета выдался жарким и безветренным. Аббатиса и сопровождающие покидали монастырь внушительной процессией. Впереди шел капеллан, неся монастырскую хоругвь с изображением Девы Марии, за ним шествовали еще два священника, следом на своем белом муле ехала настоятельница Бенедикта, которую сопровождали две монахини, а далее пешком попарно двигались воспитанницы монастыря, все в нарядных пестрых одеждах. Даже Аха вырядилась в одолженное светло-зеленое платье, а свои светлые волосы напомадила и завила столь густо, что они обрамляли ее остренькое личико массой мелких кудряшек.
Первыми в шеренге шли Тильда и Милдрэд. Тяжелые косы Тильды ниспадали ниже расшитого каменьями пояса, длинные рукава сверкали золотой вышивкой, и на ходу она изящно придерживала длинный подол с богатой тесьмой. Голубой с розовыми отворотами наряд Милдрэд подле такого великолепия смотрелся куда проще, и девушка вздохнула, вспомнив свое огненно-алое платье с золотой вышивкой. Но при этом воспоминании в памяти всплыло рябое лицо принца Юстаса, его горящий взгляд… Нет, лучше все это забыть поскорее. И Милдрэд тряхнула рассыпающимися по плечам кудрями, присоединив голос к хору воспитанниц, распевающих гимны.
В большом соборе за рекой гудели колокола, повсюду были видны толпы: кто ехал верхом, кто шел пешком, кто приплыл по реке. Люди любили этот праздник, в котором старые традиции сочетались с новыми. В эти погожие дни можно было вволю поесть — отцы города и аббатство выставляли для народа немало угощений, — а также поплясать, поболтать, поиграть и просто встретиться со знакомыми. Милдрэд вскоре прониклась веселым духом праздника. Со многими жителями Шрусбери она уже была знакома, раскланивалась, улыбалась, а тем временем скользила взглядом по толпе, надеясь увидеть Артура. Ведь он же обещал приехать! Было известно, что к аббату Роберту уже прибыла из Ковентри его сестра с детьми, которых как раз и должен был сопровождать Артур.
В соборе Петра и Павла собралось больше народу, чем мог вместить храм, но все же мать Бенедикта провела своих подопечных к самому алтарю, где им было оставлено место. Опять приветствия с влиятельными людьми — поклон самому аббату, легкий реверанс перед помощником шерифа Джоселином де Сеем, обмен любезностями с главами гильдий торговцев шерстью и мясников, явившихся сюда со своими женами, разряженными порой столь роскошно, что местные леди подле них смотрелись очень скромно.
Во время службы Милдрэд то и дело озиралась. Притворяясь, будто поправляет блестящий головной обруч, она поглядывала в сторону, а откидывая длинные навесные рукава, бросала быстрый взгляд назад. Стоявшая перед ней настоятельница даже пару раз повернулась в ее сторону и вдруг негромко шепнула:
— Не вертись. Уверяю тебя, Артур уже в Шрусбери.
— Да я и не высматриваю его, — залилась краской девушка. — Мне немного не по себе, что вон та дама в трауре не сводит с меня глаз.
