— Да. При всей моей любви к ним я бы не возражал, чтобы они куда-нибудь смотались на целый день.
Они смеялись, пока смех не перешел в поцелуи.
— Габриель, а можно тебя спросить?
— Конечно, — ответил он, но подумал совсем другое: «Пожалуйста, не надо расспросов о моих тайнах. Я готов рассказать тебе все, но только не в доме Ричарда».
— Скажи, а какое нижнее белье ты предпочитаешь видеть на своей женщине?
Габриель мгновенно расслабился, и его губы растянулись в улыбке.
— Ты что, собираешься анкетировать меня? — усмехнулся он, беря ее ладонь и прижимаясь губами к костяшкам ее пальцев.
Джулия посмотрела на их сплетенные руки.
— Я хотела бы заранее кое-что купить для нашей поездки. Вот я и спрашиваю, какое женское нижнее белье нравится тебе.
Вполне невинный вопрос вызвал у Габриеля испарину на лбу и дикое желание.
— Джулианна, я мужчина. Для меня самое лучшее нижнее белье — это его полное отсутствие на тебе… Не отводи глаза. Ты настолько красива, что, когда настанет время, я буду часами любоваться тобой. Твоим лицом, плечами, грудью, каждым уголком твоего тела. Нежное чередование кремово-белого и розового. Я буду поклоняться твоим совершенным линиям. — Габриель перевернул Джулию на спину и склонился над нею. — Надевай то, в чем тебе удобно и приятно. Никакое белье не сравнится с красотой твоего тела. Думаю, у тебя нет желания спорить.
— И ты не будешь возражать, даже если я лягу с тобой в костюме для фитнеса, как позапрошлой ночью?
— Джулия, мне, честное слово, не так уж важно, что с тебя снимать. Ну как я могу тебе говорить, какое белье покупать?
Чувствуя, что разговор заходит в тупик, Габриель переключился на поцелуи и ласки. Очень скоро они оба возбудились и шумно дышали. Габриель решил, что вопрос о нижнем белье уже покинул мозг Джулии, но ошибся.
— Какой цвет? — страстным шепотом спросила она. — А фасон?
— Джулианна, меня устроит любой цвет, но желательно, чтобы это был не красный и не черный.
— Я всегда считала их главными соблазняющими цветами.
Он повернулся на бок и шепнул ей прямо в ухо:
— Ты уже соблазнила меня и продолжаешь соблазнять даже сейчас. Я покорен, очарован, заколдован. Это чудо, что я еще могу говорить.
— Значит, не черный и не красный. И все-таки какие цвета тебе нравятся?
— Ну и упрямица же ты! Но давай отталкиваться не от меня, а от тебя. Ты будешь изумительно выглядеть в белье светлых тонов. В классическом белом. В розовом. В голубом. Ты еще спрашивала про фасон. Что-нибудь классическое и даже немного старомодное. Я уже представляю тебя в этом белье, с волосами, распущенными по плечам… Но я тебе повторяю: отталкивайся от своих вкусов. Создай образ, в котором хочешь предстать передо мной. И держи это в секрете. Помни о главном: я тебя люблю.
— И я тебя люблю.
Джулия улыбнулась ему, и у него растаяло сердце. Она водила пальцем по его щекам и подбородку. Габриель закрыл глаза и наслаждался ее прикосновениями.
Ему отчаянно захотелось Джулию.
— А ведь нам пора вставать и собираться, — спохватилась она. — В какое время будем выезжать отсюда?
— После (поцелуй) завтрака (поцелуй). Наш рейс около шести вечера (поцелуй), и нам желательно приехать в аэропорт заблаговременно (поцелуй), потому что мне еще нужно вернуть машину (двойной поцелуй).
Ричард кружился по кухне с проворством и неистовством танцующего дервиша, торопясь приготовить воскресный завтрак и накормить свое большое голодное семейство. Впрочем, по-настоящему голодным был только Скотт, уплетавший отцовские вафли. Эрон и Рейчел были сыты просмотром филадельфийских свадебных салонов на дисплее навороченного айфона.
— А вот и они, — сказала Рейчел, когда Габриель и прихрамывающая Джулия вошли на кухню.
— С благодарностью возвращаю тебе шарфик, — шепнула подруге Джулия и принялась его развязывать.
— Теперь он твой. Мама была бы только рада.
Джулия крепко обняла Рейчел и вдруг почувствовала: Грейс не покинула их. Она только перестала быть зримой и осязаемой.
Скотт, прервав поглощение вафель, налил Джулии апельсинового сока.
— Ты сегодня прямо светишься, — сказал он.
— Есть от чего светиться, — застенчиво улыбнулась она.
— Ты уверена, что с его стороны это… не игра? — шепотом спросил Скотт, наклоняясь к ее уху.
— Он очень изменился. Он… меня любит, — тоже шепотом ответила Джулия.
— Надо же, черт меня побери, — пробормотал Скотт. Он пододвинулся к Джулии. — Я вчера проворонил слушание об освобождении Саймона под залог. Семейный адвокат Тэлботов развил бешеную деятельность… Меня только сегодня… поставили перед фактом, — добавил Скотт, виновато глядя на Джулию.
Она не услышала ничего шокирующе нового. Еще вчера, узнав об аресте Саймона, она была почти уверена: деньги и связи Тэлбота-старшего склонят правосудие в нужную сторону. И все же от слов Скотта ей вдруг стало тревожно. Дрожащей рукой Джулия потянулась к стакану с соком, но стакан выскользнул у нее из пальцев. Круглая вафля на тарелке превратилась в клейкое месиво, а стакан, залив часть стола, упал на пол и разбился.
Джулия сразу почувствовала себя маленькой неуклюжей девчонкой, насвинячившей в чужом доме. «Габриель, наверное, уже устал от моих летающих стаканов. Ну почему я такая растяпа?»
Джулия не успела встать, как Габриель осторожно поднял ее и пересадил на другой стул, быстро поцеловав в лоб.
— Тебе ничего не угрожает, — прошептал он. — Саймон труслив и не захочет нарываться на меня еще раз. Думаю, теперь он понял, что я всегда выполняю обещанное.
Ричард сделал вид, что ничего не произошло, и стал готовить новые вафли. А размокшую Габриель бросил в мусорное ведро.
— Я сам уберу, — послышался у него за спиной угрюмый голос Скотта. — Посиди со своей девочкой. Успокой ее. И вообще… прости меня.
Никто не слышал этого краткого разговора между братьями — блудным сыном и праведным. Их глаза встретились, и во взгляде каждого мелькнуло… если не прощение, то хотя бы понимание. Габриель благодарно кивнул и сел рядом с Джулией. Он обнимал ее за талию и шептал разные успокоительные слова, пока ее не перестало трясти.
«Нужно поскорее увозить ее из Селинсгроува».
Селинсгроув остался позади. Джулия закрыла глаза и облегченно вздохнула. Утро было слишком уж эмоциональным. Ей всегда было трудно прощаться с Кларками. А сегодняшнее прощание почти лишило ее душевных сил.
— Грустишь, что мы уехали? — спросил Габриель, гладя ее по щеке.
— Часть меня не хотела уезжать. Но другая часть торопилась поскорее оставить все это позади.
