Подполковник испуганно смотрел то на нас, то на очкарика, потом крикнул:
— Охламонов, остановитесь! Слышите, Охламонов!
Но Охламонов явно не слышал. Его сосед сначала ткнул его локтем в бок, затем потащил за руку, потом ему на помощь пришел еще кто-то. Охламонов вырывался, как припадочный, и тыкал пальцами в клавиши.
В конце концов его кое-как удалось оторвать, и только тут он увидел, что все стоят, и сам вытянулся, но продолжал косить глаз на парту, а руки его все дергались и тянулись к клавиатуре.
— Комсор Классик предлитературы, — срывая голос, доложил мне подполковник. — Писатели-разработчики подразделения безбумажной литературы заняты разработкой темы коммунистического труда. Работа идет строго по графику. Опоздавших, отсутствующих и больных не имеется. Подполковник Сучкин.
— Вольно! Вольно! — скомандовал я и помахал всем руками, чтобы сели.
Под дружный треск клавишей подполковник мне рассказал, что его отряд состоит из начинающих писателей, или, как их еще называют, подписателей или подкомписов. Сам он является их руководителем, и его должность называется писатель-наставник. Подкомписы в жаркую погоду работают обнаженными до пояса во избежание преждевременного износа одежды. Все подкомписы еще только сержанты. У них пока нет достаточного писательского стажа, поэтому излагать свои мысли непосредственно на бумаге им пока что не разрешают. Но они разрабатывают разные аспекты разных тем на компьютере, потом их разработка поступает к комписам, а те уже создают бумажные произведения.
— Вы, наверное, никогда не видели компьютера? — осведомился подполковник.
— Ну почему же, почему же? — тут же вмещался Смерчев. — Классик Никитич не только видел, но даже и сам некоторые свои сочинения написал на компьютере.
— Ну да, — сказал я, — да, уже не удивляясь осведомленности Смерчева. — Кое-что я действительно сочинял на компьютере, но у меня был не такой компьютер, у меня был с экраном, на котором я видел то, что пишу, и, кроме того, у меня было печатное устройство, на котором я написанное тут же отпечатывал.
— Вот видите! — радостно сказал подполковник. — Ваше древнее устройство было слишком громоздко. А у нас, как видите, никаких экранов, никаких печатных устройств, ничего лишнего.
— Это действительно интересно, — сказал я, — но я не понимаю, как же ваши сержанты пишут, как они видят написанное?
— А они никак не видят, — сказал подполковник. — В этом нет никакой потребности.
— Как же нет потребности? — удивился я. — Как же это можно писать и не видеть того, что пишешь?
— А зачем это видеть? — в свою очередь удивился подполковник. — Для этого существует общий компьютер, который собирает все материалы, сопоставляет, анализирует и из всего написанного выбирает самые художественные, самые вдохновенные и самые безукоризненные в идейном отношении слова и выражения и перерабатывает их в единый высокохудожественный и идейно выдержанный текст.
Должен признаться, что о таком виде коллективного творчества я никогда не слышал. Мне, естественно, захотелось задать еще несколько вопросов подполковнику, но Смерчев, глянув на наручные часы, сказал, что нам пора идти, а все, что мне непонятно, он сам охотно объяснит.
По-моему, подполковник был рад, что мы уходим. Он снова скомандовал: Встать, смирно (причем Охламонов, конечно, опять не встал), мы со Смерчевым сказали сержантам до свиданья и вышли.
— Ну, вы поняли что-нибудь? — спросил Смерчев, как мне показалось, насмешливо.
— Не совсем, — признался я. — Я все-таки не совсем понял, куда идет тот текст, который пишут сержанты.
— А вот сюда он идет, — сказал Смерчев и показал мне на дверь с надписью:
ОТДЕЛ ЭЛЕКТРОННОЙ ОБРАБОТКИ
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ТЕКСТОВ
ВХОД ПО ПРОПУСКАМ СЕРИИ Д
Два суровых автоматчика у дверей внимательно следили за всеми, кто к ним приближался.
Я спросил Смерчева, зачем такие строгости, и он охотно объяснил, что здесь и находится тот самый совершенно секретный компьютер, который запоминает и анализирует текст, написанный первичными писателями, выбирает наиболее удачные в идейном и художественном отношении фразы и составляет общую композицию.
— Как вы сами понимаете, — сказал Смерчев, — нашим врагам очень хотелось бы сюда проникнуть и внести в этот электронный мозг свои идеологические установки.
— А у вас много врагов? — спросил я.
— Встречаются, — сказал Смерчев и улыбнулся так, как будто факту наличия врагов был даже рад. — Впрочем, — поправился он, — бывают враги, а бывают просто незрелые люди, которые, еще не овладев, понимаете ли, даже основами передового мировоззрения, высказывают порочные мысли. Некоторые, он на ходу повернул ко мне голову, улыбнулся и сделал даже что-то вроде неуклюжего реверанса, — не понимая взаимосвязи явлений, не разбираются, что в природе первично, а что вторично.
— Вы думаете, что в Москорепе есть такие люди? — спросил я.
— Да, — сказал он и придал своему лицу грустное выражение. — Такие люди, к сожалению, есть. Но, — тут же поспешил он поправиться, — мы относимся с пристальным вниманием к каждому человеку и делаем большую разницу между людьми, высказывающими враждебные нам взгляды намеренно или допускающими их по незнанию.
Я промолчал. Сообщение Смерчева было мне крайне неприятно потому, что содержало намек на одно из моих высказываний. Это высказывание не могло было быть известно никому, кроме Искрины.
Первичное вторично
Дело было как-то вечером, после ужина. Мы сидели у себя в номере, и я смотрел телевизор, к крайнему неудовольствию Искрины. Она вообще считает, что я провожу перед экраном слишком много времени вместо того, чтобы тратить его на что-то другое. А на что другое, это я уже знаю. Этим другим она меня заставляет заниматься столь интенсивно, что у меня уже просто сил нет. Я, может, и телевизор иногда смотрю для того только, чтоб уклониться. Впрочем, это я, пожалуй, привираю, потому что все передачи телевидения мне интересны безумно. Даже вот этот репортаж с конгресса каких-то доноров. Он происходил, кажется, в Колонном зале Дома союзов. В президиуме и в зале сидели мужчины и женщины всех возрастов со многими орденами. Все они были, как я понял, доноры четырех степеней, то есть те, которые регулярно и в больших количествах сдают государству кровь, вторичный продукт, волосы и сперму, научно называемую генетическим материалом.
Конгресс проходил очень оживленно. Доноры делились своим опытом, рассказывали, как выполняют планы индивидуально, посемейно и побригадно. Говорили, на сколько процентов они выполнили свои предыдущие обязательства, и обещали в будущем достичь еще больших успехов.
Пока я все это смотрел, Искрина нервничала и несколько раз, заслоняя экран, промелькнула передо мной в полураспахнутом халате. При этом ее дурацкий пластмассовый медальон телепался у нее на груди, как маятник на ходиках.
