— Нет, меня приняли за свинью и захотели приготовить жаркое.
— Бедный мой… — она наклонилась и поцеловала его в щеку.
И тут же отстранилась и убежала. Он слышал шлепанье ее босых ног сначала по каменным плитам двора, потом по ступеням, ведущим в дом.
Элий прижал ладонь к щеке, будто надеялся сберечь тепло поцелуя.
Утром Корнелий Икел получил от одного из фрументариев записку:
«Сегодня вечером Элий прибудет в Рим. Он тяжело ранен и не может сам передвигаться. Приезд держится в тайне — сенатор опасается Макрина и его заказчиков».
Икел сидел в маленькой комнатке таверны «Солдат императора», где часто обедал в течение последних пяти лет. Обычно трапезу с ним разделял кто-нибудь из его друзей. Но сегодня он ел в одиночестве. И это его тяготило. Жареная телятина казалась префекту претория пресной. Вино — кислым. Голоса за дверью — слишком громкими и слишком наглыми. Кусок не лез в горло — это ему, ветерану Третьей Северной войны, трибуну специальной когорты «Нереида», который на своем веку наблюдал такое…
Он отворил дверь и вышел в общий зал. Было почти пусто. Посетители таверны веселились в отдельных комнатках. Лишь двое новобранцев, уронив головы на массивную дубовую столешницу, прямо в лужу вина, громко храпели. Рядом сидела конопатая девица, задумчиво мурлыкая солдатскую песенку и разглядывая пустую кружку. Кто-то из посетителей разбил ей нос, и капли крови, неспешно сбегая по губе, капали в кружку. Несмотря на внешний лоск, умение эффектно маршировать и стрелять без промаха, гвардейцы всегда грубы со шлюхами, но девки за это любят их еще больше.
Лучше было бы назначить встречу на одной из тайных квартир фрументариев. Но Икелу необходимо было скрыть эту встречу и от фрументариев тоже.
Сегодня Элий вернется в Рим. Вернется, чтобы умереть. Почему бы раненому калеке не покончить с собой от отчаяния? Трое верных преторианцев исполнят приказ. Элия не станет, Корнелий Икел спасет Империю. Ни у кого больше не появится соблазна заменить Цезаря. Наследник Империи Александр, и другого не будет. Соблазн выбора — страшный соблазн, особенно для солдата. Солдат не должен ничего выбирать. Кроме срока своей службы. А все остальное за него решат другие. Любому ничтожеству величие Империи придаст ослепительный блеск.
Главный долг солдата, чтобы величие Рима не померкло.
«О боги, что же я делаю! — мелькнуло в голове Икела. — Кем меня назовут потомки? Новым Юлием Цезарем или презренным Катилиной?»
Дверь в таверну распахнулась. Вошли трое. Он их ждал и сразу же провел в маленькую комнатку. Гвардейцы выслушали приказ и краткие пояснения молча. Обычно эта троица никогда не задавала вопросов, чтобы ни приказывал префект претория. Но сегодня солдаты смотрели хмуро, а один из них, гигант лет тридцати пяти, сказал:
— Мне Элий всегда нравился. Икел ожидал подобного.
— Мне тоже Элий нравится! — воскликнул он почти с неподдельным жаром. —
Если честно — гораздо больше, чем все эти седые комары из курии. Но у нас нет другого выбора. Ради сохранения Империи Элий должен умереть.
Гигант еще больше нахмурился.
— Не понимаю, чем Элий угрожает Империи. Он хочет захватить власть?
— Он покушается на жизнь Цезаря. Хочет отомстить.
В связи с последними событиями его слова звучали правдоподобно.
— Хорошо… — выдохнул гигант. — Пусть он умрет. И да простят тебя боги.
Он сказал «тебя», а не «нас», и это похожее на упрек «тебе» очень не понравилось Икелу.
Пизон прошел в триклиний, наполнил чашу неразбавленным вином и выпил залпом. Бенит сидел на резном стуле — любимом сиденье самого Пизона — и наигрывал на клавиатуре органа. Еще до усыновления Бенит явился в дом к банкиру и занял самую лучшую из свободных спален. Теперь он совал нос повсюду, обустраивал все на свой вкус, успел переспать с тремя служанками из пяти, а шестую, самую несговорчивую — уволить. Он разбил две драгоценные вазы, залил какой-то дрянью ковер в таблине, устроил пожар в спальне и подрался с управляющим. Он был как чума, и Пизон совершенно не знал, как с этим бороться.
Зачем он усыновил этого подонка? Даже боги не ведают — зачем. А теперь Бенит прилип к нему и не отстает. И никогда не отстанет. Никуда от него не деться.
Вслед за Бенитом в дом притащился мерзкий старикашка Крул, ковырял заскорузлым ногтем драгоценные фрески Аквилейской школы и ругался по поводу выброшенных на ветер денег. «Одна мазня, туман какой-то, ничего не разобрать, — бормотал старикан. — Не люблю я эти новшества». На кухне Крул обследовал каждую кастрюлю, сделал поварам выговор за транжирство, в бельевой — распек служанок за порванные простыни, умудрился отнять у управляющего чековую книжку, а потом явился в таблин Пизона и пустился в рассуждения о политике, перемывая косточки каждому из шестисот сенаторов по очереди. Пизон попытался заикнуться о том, чтобы Крул убрался куда-нибудь подальше, но Бенит горой встал на защиту деда. И банкир уступил, сам не зная почему.
Вскоре Пизону начало казаться, что он сходит с ума. Сходит, но никак не может сойти.
— Папаша, ты слишком много пьешь, — заметил Бенит. — Наконец-то я могу называть тебя папашей законно.
— Заткнись. Я не нуждаюсь в твоих советах.
— Неужели ты не хочешь послушать мои умные мысли?
— Бенит, мы оба висим на волоске. Драчка в подвале сорвалась, мой заказ не выполнен, а этот олух Макрин пустился в бега. Я взял два клейма. Одно — чтобы из
Цезаря выпустили кишки, и второе, чтобы сделаться императором. Заплатил за каждое миллион сестерциев. А что вышло? Пшик!
— Друг мой, это-то и хорошо. Потому что императором теперь стану я. А Цезарь все равно умрет.
Пизон смерил своего только что усыновленного сынка презрительным взглядом. Бенит сидел на высоком стуле и играл на клавиатуре органа пальцами ног. У него была одна клавиатура — без труб. Но эти беззвучные упражнения чрезвычайно его забавляли. Он приходил в восторг от одного нажатия клавиш.
— Что? Я посвятил тебя в свои планы, а теперь ты… — Пизон задохнулся от подобной наглости. — Ты украл у меня идею, подонок!
— Разве подлость охраняется Римским правом? Напротив, насколько я помню, одно из положений права гласит: «К постыдному никто не обязывает».
— Ничтожество!
— Неправда. Я — великий. Просто великие иногда кажутся людям примитивным смешными и непонятными. Вот на тебя точно никогда не падет выбор.
Из-за твоего богатства. А я беден. Но при этом потенциально богат. Я там и здесь. И нигде. Таких обожает толпа. Она влюбляется в них мгновенно и надолго. Да здравствует толпа! За две тысячи лет она не сделалась ни умнее, ни просвещеннее! Папашка, налей мне. Я хочу выпить за толпу.
Как ни странно, но Пизон исполнил просьбу Бенита.
