Готов ли он к этому? Спору нет, на Великом Сходбище он хорошо показал себя. Я хотел даже объявить его вождем прямо там, на празднестве, перед всем Кланом. Он доблестный, смелый охотник. Все говорили, что мне повезло с преемником. Мне и в самом деле повезло. Я так боялся, что Урсус изберет Бруда, чтобы вместе с ним уйти в мир духов. Конечно, это большая честь, и все же я рад, что честь эта миновала сына моей женщины. Горн тоже был отважным и сильным охотником. Его уход – большая потеря для Клана Норга. Мы гордимся теми, кого избирает Урсус, и все же горюем по ним. Сын моей женщины не удостоился великих почестей, зато он остался с нами. Бруд не ведает страха. Пожалуй, он чересчур безрассуден. Молодому охотнику безрассудство пристало, но вождю необходимо здравомыслие. Он должен заботиться о благоденствии всего Клана. Должен решать, как устроить охоту так, чтобы она принесла удачу, и при этом избегать напрасного риска. Наверное, мне стоит время от времени поручать Бруду возглавить охотничий отряд. Пусть приучится все хладнокровно обдумывать, пусть перестанет кичиться своей смелостью. Самообладание и ответственность – вот главные доблести вождя.
Почему, только стоит Бруду увидеть Эйлу, он становится вспыльчивым и вздорным? Разве он не понимает, что унижает себя, опускаясь до стычек с женщиной? На вид Эйла не особенно привлекательна, но все же она женщина, и к тому же смелая и решительная женщина. Хотелось бы мне знать, возьмут ли ее в Клане родственников Зуга? Я так к ней привык, что, если она покинет нас, мне будет ее не хватать. Такая целительница, как Эйла, принесет пользу любому Клану. Я позабочусь о том, чтобы ее приняли достойно. Сейчас, когда Иза больна, Эйла забыла обо всем, даже о своем сыне, ребенке, за которым готова была последовать в иной мир. Чтобы спасти раненого, она решилась приблизиться к пещерному медведю. Не многие способны на такое. Эйла не уступает Бруду в бесстрашии. И с годами она научилась владеть собой. Раньше она часто срывалась, однако на Великом Сходбище держалась безупречно. Она заслужила все похвалы, которыми ее осыпали».
– Бран, – слабым голосом окликнула Иза, приподнимаясь на подстилке. Она по-прежнему чувствовала себя старшей женщиной очага и беспокоилась о том, чтобы как следует принять почетного гостя. – Уба, приготовь вождю чаю, – распорядилась она. – Эйла, подай Брану подстилку. Эта женщина сожалеет, что не может сама услужить вождю.
– Оставь, Иза. Я пришел не для чая. Просто мне захотелось тебя увидеть, – сказал Бран, усаживаясь рядом с больной.
– Давно ты здесь? – спросила Иза.
– Нет. Эйла была занята. Мне не хотелось тревожить ни ее, ни тебя. На Великом Сходбище все сожалели, что тебя нет с нами.
– Сходбище прошло удачно?
– Наш Клан опять признан лучшим. Охотники победили почти во всех состязаниях, Бруда первым избрали для участия в Медвежьем Ритуале. Эйла тоже хорошо показала себя. Она заслужила множество похвал.
– От похвал мало проку. Когда человека слишком хвалят, это может рассердить духов. Лучшая награда для Эйлы – знать, что она хорошо показала себя и принесла честь своему Клану.
– Да, Иза, Эйла принесла нам честь. Ее признали целительницей, женщиной Клана. Твоя дочь не посрамила тебя.
– Ты прав, Эйла – моя дочь, такая же, как Уба. Духи были милостивы ко мне, они подарили мне двух дочерей, и обе пошли по моим стопам. Обучать Убу начала я сама, закончить предстоит Эйле.
– Нет, нет! – перебила ее Эйла. – У тебя будет время передать Убе все, что ты знаешь сама. Теперь есть кому поднять тебя на ноги. Вот увидишь, скоро ты будешь здорова, – с пылом убеждала она. – Скоро ты сама примешься обучать Убу.
– Эйла, девочка, духи зовут меня, и мне придется уйти вместе с ними. Они были так добры, что выполнили мое последнее желание и позволили перед смертью увидеть всех вас. Не годится заставлять их ждать.
Бульон и целебные отвары подкрепили больную. Блестящие от жара глаза, пламенеющие на щеках багровые пятна придавали ей обманчиво оживленный, помолодевший вид. От лица ее словно исходило сияние, но то был не свет жизни. Брану уже случалось видеть нечто подобное. Он догадывался: это дух просвечивает сквозь истончившуюся оболочку и, значит, вскоре оставит бренное тело.
Ога до темноты нянчилась с Дарком и только поздним вечером принесла уснувшего ребенка к очагу Креба. Уба уложила Дарка на меховую подстилку. Девочке было одиноко, тоскливо, но она не знала, к кому обратиться за утешением. Креб лишь ненадолго вышел из своего святилища, смесью охры и медвежьего жира начертал на теле Изы таинственные письмена, сотворил над ней магические знаки и снова скрылся.
Уба разобрала вещи, разложила их по местам, приготовила ужин, к которому никто не прикоснулся. Она старательно придумывала себе дела – занятые руки немного отвлекали от тяжелых дум. Вскоре с работой по хозяйству было покончено. Оставалось только сидеть и смотреть, как умирает мать. Наконец Уба свернулась в комочек на подстилке Эйлы и задремала, прижимая к себе ребенка. Девочка согревала малыша своим теплом и находила у него успокоение.
А Эйла без устали хлопотала вокруг Изы, предлагая ей все новые средства и снадобья. Она боялась отойти от матери хотя бы на шаг, боялась, Иза уйдет навсегда, стоит ей отвернуться. Этой ночью не только Эйла не сомкнула глаз. Во всем Клане лишь маленькие дети спали крепким сном. Пещера погрузилась во мрак, люди сидели у очагов, уставившись на затухающие угли, или ворочались на своих подстилках.
Ночь выдалась туманная, облака затянули небо, скрыв звезды. Сумрак, царивший в обиталище людей, за пределами пещеры превращался в непроглядную тьму. Окрестные леса тонули в ней без следа. Перед рассветом, когда ночная мгла еще не рассеялась, Эйла очнулась от неглубокого забытья и подняла голову.
– Эйла, – хриплым шепотом позвала Иза.
– Что, Иза? – Эйла склонилась над больной. Глаза старой целительницы блестели в отсветах догорающего очага.
– Я хочу кое-что сказать тебе, прежде чем уйду навсегда, – произнесла Иза, и руки ее упали на меховое одеяло. Разговор требовал от нее невероятных усилий.
– Тебе нельзя разговаривать, мать, – возразила Эйла. – Постарайся уснуть. Поговорим утром, когда тебе станет лучше.
– Нет, девочка. Не будем откладывать. До утра я не дотяну.
– Не говори так. Ты будешь жить. Ты не покинешь нас!
– Эйла, я ухожу, и ты должна с этим смириться. Не перебивай меня. Времени мало. – Руки Изы вновь упали. Эйла смотрела на мать, оцепенев от горя. – Эйла, ты всегда была мне дороже всех на свете. Сама не знаю почему, но это так. Даже мысль о разлуке с тобой казалась мне невыносимой. Но теперь я ухожу. Недалек тот день, когда Креб вслед за мной отправится в мир духов. Бран стареет. Скоро вождем станет Бруд. Эйла, ты знаешь сама, он не даст тебе житья. Дочь моя, любимая моя дочь, ты владеешь чарами целительства. В любом Клане ты займешь достойное положение, даже если у тебя никогда не будет мужчины. Но ты женщина, Эйла, и мужчина тебе необходим. Ты не принадлежишь Клану. Ты родилась среди Других и осталась одной из них. Уходи отсюда, девочка, отыщи людей своего племени.
