– Да, но, когда я выросла, я позабыла, что означают все эти созвучия. Мы с Дарком просто играли.
– По-моему, в такой игре ничего плохого нет. Это ведь не мешает ему говорить, как все люди, – заметила Уба. – Что за корни, одна гниль, – добавила она, отбрасывая в сторону почерневший корень. – Угощение на завтрашнем празднестве будет не слишком обильным: сушеное мясо, вяленая рыба да гнилые зерна. Почему только Бран не подождал, пока появится свежая зелень?
– Тут дело не только в желании Брана, – возразила Эйла. – Креб говорит, сейчас самое подходящее время – первое весеннее полнолуние.
– Любопытно, с чего он взял, что уже наступила весна? – спросила Уба. – Один день не отличишь от другого – дождь с утра до вечера.
– Мне кажется, ему сказали об этом закаты. Много дней подряд он наблюдал за солнцем. Ведь даже во время дождя видно, когда оно садится. А ясными ночами Креб смотрел на луну. Ему открыто многое из того, что нам представляется неразрешимой загадкой.
– Жаль, что Креб не будет больше Мог-уром, – вздохнула Уба.
– Да, очень, – подхватила Эйла. – Он и так целыми днями сидит не двигаясь. Что он станет делать теперь, когда ему не придется справлять ритуалы? Я знала, рано или поздно он объявит Мог-уром Гува. Но все же завтрашнее празднество не принесет мне радости.
– Все это так непривычно. Сколько себя помню, нашим вождем был Бран, а Мог-уром – Креб. Но Ворн говорит, пришло время, когда молодые должны сменить их. Бруд и так долго ждал.
– Наверное, он прав, – кивнула Эйла. – Ворн всегда уважал Бруда.
– Знаешь, Эйла, Ворн очень добр ко мне. Он совсем не бранил меня, когда я потеряла ребенка. Он сказал даже, что попросит Мог-ура своими чарами придать сил его покровителю и тот быстро снова одержит победу, – призналась Уба. – И поверь, Ворн хорошо к тебе относится. Он сам советовал мне попросить у тебя позволения взять Дарка на ночь. Он видит, мне приятно, когда Дарк рядом. По-моему, теперь даже Бруд к тебе переменился, – добавила она неуверенно.
– Да, в последнее время он оставил меня в покое, – ответила Эйла.
Она умолчала о том, что от взгляда Бруда кожа ее покрывается мурашками. Этот взгляд она ощущала даже спиной.
Вечером Креб и Гув долго оставались в прибежище духов. Эйла, перекусив и накормив Дарка, отложила в сторону ужин для Мог-ура, хотя и сомневалась, что, вернувшись, он даст себе труд поесть. Нынешним утром она пробудилась, охваченная неизъяснимым беспокойством, и, по мере того как день клонился к закату, неприятное чувство все усиливалось. У Эйлы сохло во рту, пещера казалась ей тесной и душной. Заставив себя проглотить несколько кусков, она вскочила, бросилась к выходу и застыла там, глядя на низкое серое небо, извергающее потоки дождя на землю, которая превратилась в непроходимую грязь. Когда она вернулась, Дарк уже засыпал, свернувшись комочком на подстилке. Почувствовав, что она улеглась рядом, он прижался к ней и пробормотал: «Мама».
Эйла обняла сына, ощущая под своей рукой биение маленького сердца. Ей не спалось – она долго смотрела на причудливые тени, которые отсветы догорающего костра бросали на шероховатые стены пещеры. До самого возвращения Креба она так и не смогла заснуть. Затаившись в своем углу, она слышала, как он, хромая, добрался до подстилки и улегся.
Проснулась она от собственного крика.
– Эйла! Эйла! – Креб тряс ее за плечи, словно хотел, чтобы с нее слетели остатки дурного сна. – Что с тобой, девочка? – спросил он, не сводя с нее встревоженных глаз.
– Ох, Креб, – всхлипнула она, обвивая его шею руками. – Опять этот сон. Он не приходил ко мне много лет.
Креб чувствовал, что ее сотрясает дрожь.
– Что случилось с Мамой? – испуганно спросил Дарк, усевшись на подстилке. Никогда раньше он не слышал, чтобы Мама так кричала. Эйла успокаивающе погладила сына по голове.
– Что за сон, Эйла? – спросил Креб. – Опять про пещерного льва?
– Нет, другой. Теперь я припоминаю его лишь смутно. – Эйла вновь вздрогнула. – Креб, к чему этот сон? Я думала, что навсегда избавилась от ночных кошмаров.
Креб привлек ее к себе, и Эйла благодарно прижалась к нему. Оба вдруг вспомнили, что давно не сидели так, и обнялись крепче.
– Креб, Креб, мне так часто хотелось тебя обнять. Но я боялась, что ты рассердишься и оттолкнешь меня. В детстве, когда я была непослушной девчонкой, я часто тебя огорчала. Я знаю, сейчас тебе тоже есть, за что на меня сердиться. Но я люблю тебя, Креб.
– Эйла, даже когда ты была маленькой, мне трудно было бранить тебя за твои проступки. Я никогда не мог по-настоящему на тебя рассердиться, я слишком люблю тебя. Я люблю тебя и сейчас. Мне так жаль, что по моей вине у тебя пропало молоко.
– Но твоей вины тут нет, Креб. Я сама во всем виновата. Я и не думала тебя упрекать.
– Зато я корил себя множество раз. Но я не знал, что молоко пропадет, если женщина долго не кормит ребенка. Ты хотела побыть наедине со своей печалью; я думал, лучше не тревожить тебя лишний раз.
– Откуда тебе было знать про молоко, Креб? Мужчины не разбираются в таких вещах. Они не прочь повозиться с ребенком, когда он весел и сыт, но, стоит ему захныкать, спешат вернуть его матери. К тому же Дарку не навредило то, что он остался без материнского молока. Посмотри, какой он сильный и крупный, никто бы и не подумал, что для него еще не кончился год отнятия от груди.
– Но, Эйла, я видел, что тебе больно, что ты не можешь кормить ребенка сама.
– Тебе больно, Мама? – прервал Дарк, который до сих пор не мог успокоиться.
– Нет, Дарк. Маме не больно. У Мамы все хорошо.
– Почему он зовет тебя этим словом, Эйла?
Эйла слегка зарделась:
– Мы с ним играли – выкрикивали разные созвучия. Эти ему понравились, и он решил звать меня так.
Креб понимающе кивнул:
– Да, всех женщин в Клане он зовет матерями, а для тебя придумал особенное имя. Наверное, для него оно означает мать.
– Для меня тоже.
– Когда Иза нашла тебя, ты умела издавать губами множество созвучий. Наверное, люди твоего племени изъяснялись вслух.
– Люди моего племени – это люди Клана. Я женщина Клана.
– Нет, Эйла. – Креб жестикулировал неспешно и веско. – Ты не женщина Клана. Ты одна из Других.
– То же самое сказала мне Иза перед тем, как умереть.
Креб вскинул на нее изумленный взгляд:
– Неужели Иза тоже знала это? Она была на редкость мудрой женщиной, Эйла. Мне самому открылось, что ты принадлежишь Другим, лишь в ту ночь, когда ты проникла в потайное святилище.
– Поверь, Креб, я не замышляла ничего дурного. Сама не знаю, как я там очутилась. Понимаю только, я совершила что-то ужасное. Мне казалось, что после этого ты меня разлюбил.
