Устремив на Бруда тяжелый взгляд, Бран сообщил ему о своем решении. Как ни трудно далось оно вождю, но интересы Клана следовало соблюдать прежде всего.
– Ты вновь сорвался, Бруд. Если повторится еще хоть что-нибудь подобное – можешь забыть, что ты сын моей женщины. Ты призван занять мое место, но я скорее отрекусь от тебя и подвергну смертельному проклятию, нежели передам Клан в руки человека, который не имеет над собой власти. – Ни один мускул не дрогнул на лице вождя при следующих словах: – Еще раз замечу малейшее проявление твоего оскорбленного мужского достоинства – пеняй на себя. Не видать тебе места вождя как своих ушей. Знай, я не выпущу тебя из виду и буду присматриваться к другим охотникам. Уметь держать себя в руках для вождя недостаточно. Я должен убедиться, что ты стал настоящим мужчиной, Бруд. Если я подберу себе на смену кого-то другого, ты обязательно займешь самое низшее положение в Клане. Я ясно выразил свою мысль?
Бруд не мог в это поверить. Отречься от него? Смертельное проклятие? Выбрать вождем кого-то другого? Стать навсегда самым последним человеком в Клане? Этого он вынести не мог. Однако выражение лица Брана не оставляло сомнений.
– Да, Бран, – кивнул Бруд, побледнев.
– Наш разговор останется между нами. Принять такие перемены всем будет непросто, а я не хочу давать повод ненужным толкам. Но будь уверен, я свое слово сдержу. Вождь должен ставить интересы Клана превыше всего – заруби это себе на носу. Вот почему ему так необходимо самообладание. Он несет ответственность за безопасность Клана. У вождя меньше свободы, чем у женщины. Он должен делать много того, что ему не хочется. И если понадобится, может отречься от сына своей женщины. Понимаешь?
– Понимаю, Бран, – ответил Бруд. На самом деле он не все понимал. Как может вождь иметь меньше свободы, чем женщина? Ведь вождю все подвластно, он может приказывать как мужчинам, так и женщинам.
– Ступай, Бруд. Я хочу побыть один.
Прошло несколько дней, прежде чем Эйла смогла встать с постели, но еще долго с ее лица не сходили страшные синяки. Поначалу она боялась попасться Бруду на глаза и, увидев его, всякий раз шарахалась в сторону. Однако, окончательно выздоровев, Эйла заметила в нем перемены. Он больше не цеплялся к ней, не изводил ее, а явно избегал. Со временем, когда боль была забыта, девочке едва не стало казаться, что ее побили по заслугам. А позже она убедилась, что Бруд окончательно оставил ее в покое.
Жить ей стало гораздо легче. Она не сознавала, какой груз тяготел над ней, пока не сбросила его, и только после этого ощутила себя свободной, хотя, как и у всех женщин, жизнь ее была ограничена рамками вековых традиций. В каждом ее движении, в походке, переходящей в бег, свободно висящих руках и высоко поднятой голове – во всем ощущалась внутренняя раскованность. Иза понимала, что девочка счастлива. Однако у остальных членов Клана ее непривычные манеры вызывали косые взгляды. Они не могли воспринять ее бурную энергию и непосредственность.
К всеобщему удивлению, Бруд стал избегать ее, и эта тема обсуждалась в Клане на все лады. Из обрывков разговоров, свидетельницей которых оказалась девочка, она сделала вывод, что Бран чем-то сильно пригрозил Бруду на случай, если тот вновь ее ударит. Очень скоро она убедилась, что молодой человек не отвечает даже на ее явные издевки. Поначалу она просто слегка дала волю своему естественному отношению, а позже взяла за непреложное правило незаметно ему досаждать. Ведь не явная наглость, а именно дерзкие мелочи пробуждали в нем зверя. Она ненавидела его всеми фибрами души и хотела ему отомстить за причиненную обиду. При этом она ощущала, что находится под защитой Брана.
Клан был довольно малочисленным, поэтому, как ни хотел Бруд держаться от девчонки подальше, иногда ему все же приходилось давать ей указания. Она нарочито не торопилась их исполнять. Если никого поблизости не было, девочка, скорчив рожу, поднимала на него глаза и наслаждалась тем, как он борется со своим внутренним демоном. Когда же кто-то находился рядом, в особенности Бран, Эйла вела себя крайне осторожно. Она не испытывала желания навлечь на себя гнев вождя; тем не менее с наступлением лета разрасталась и ее явная вражда с Брудом.
Однажды, поймав на себе взгляд невыразимой ненависти, Эйла сделала вывод, что избрала верную тактику. В его глазах она встретила враждебность жесточайшего начала, действие которого было сродни физическому удару. Бруд полностью винил ее за то, что оказался в теперешнем положении. Не будь этой девчонки, над ним не висела бы угроза смертельного проклятия. Хоть он и старался сохранять самообладание, его раздражала ее бьющая через край радость жизни. Было совершенно очевидно, что ее поведение нарушает все установленные правила. Но почему этого не видели другие мужчины? Почему они ее не могли проучить? Он ненавидел ее с каждым днем все больше, но ничем не выказывал своего чувства в присутствии Брана.
Вражда между Брудом и Эйлой хоть и приобрела подспудный характер, но ожесточилась еще сильнее, и поведение Эйлы вопреки ее ожиданиям стало достоянием Клана. Соплеменники одного не могли взять в толк: почему Бран не положит этому конец. Мужчины, восприняв негласное указание вождя, ни во что не вмешивались и даже не препятствовали Эйле себя вести более вольно, чем следовало, однако подобное положение дел не устраивало ни мужчин, ни женщин.
Бран не одобрял поведения девочки, он видел все ее якобы незаметные проделки и с болью наблюдал, как терпит это Бруд. Бунт и дерзость никому не сходили с рук, тем более женщинам. Ему нестерпимо было видеть, как девчонка бросает вызов мужчине. Такого еще не позволяла себе ни одна женщина Клана. Они были довольны своим положением и не кривили душой – это было их естественное состояние. Внутренне они ощущали, что нужны Клану. Мужчины не смогли бы освоить их ремесло, так же как женщины не сумели бы научиться охотиться. Для этого у них не было родовой памяти. Зачем женщине было бороться против своего положения – ведь это все равно, что бороться против естественных потребностей? Если бы Бран судил только по действиям, он бы решил, что Эйла – мужчина, несмотря на то, что она овладела некоторыми женскими навыками и даже проявила склонность к магии Изы.
Чем больше это беспокоило Брана, тем больше он старался ни во что не вмешиваться, потому что видел, какую борьбу ведет сам с собой Бруд. Дерзость Эйлы помогала молодому охотнику учиться искусству властвовать собой, столь необходимому будущему вождю. Бран прежде серьезно подумывал о новом преемнике, но, когда речь заходила о сыне его женщины, у него пробуждалось сочувствие. Бруд был бесстрашным в охоте, и Бран гордился его храбростью. Если бы Бруду удалось избавиться от своего единственного недостатка, из него вышел бы хороший вождь.
Эйла не сознавала до конца, какое напряжение создалось вокруг. Тем летом она была счастлива, как никогда. Пользуясь предоставленной ей некоторой свободой, она в свое удовольствие бродила по лесу, собирала травы и упражнялась в стрельбе из пращи. Она не уклонялась от каждодневных обязанностей – этого ей не позволяли, – но одна из них заключалась в сборе растений, и это давало девочке повод лишний раз улизнуть из пещеры. Хотя теплое лето благотворно сказалось на здоровье Изы, прежние силы к ней так и не вернулись. Иза и Креб беспокоились о девочке. Как-то раз целительница, решив, что дальше так продолжаться не может, собралась пойти за травами вместе с Эйлой, чтобы поговорить с ней с глазу на глаз.
