Воздух в мансарде был так неподвижен, что этот сероватый дымок поднимался прямо вверх, не рассеиваясь, образуя столбик, похожий по форме на стоящую возле сосуда с водой свечу. Джейли уселась между двумя этими маленькими колоннами, словно жрица в храме, красиво сложив ноги.
— Ну вот, я думаю, что все у нас получится славно. — Она быстрым движением стряхнула с пальцев частички розмарина и окинула всю сцену довольным взглядом.
Черные занавески с мистическими символами преграждали путь солнечным лучам, и единственным источником прямого света в комнате оставалась свеча. Ее пламя отражалось и рассеивалось от поверхности воды, совершенно неподвижной и мерцающей, словно и она излучала свет, а не просто отражала его.
— Что же дальше? — спросила я.
Огромные серые глаза мерцали, как вода, и были полны предвкушения. Джейли провела руками над поверхностью воды и спрятала их между колен.
— Ты просто посиди немного спокойно, — сказала она. — Прислушайся к биению собственного сердца. Ты его слышишь? Дыши свободно, медленно и глубоко.
Несмотря на оживленное лицо, голос ее звучал спокойно и размеренно, в полном контрасте с ее обычной быстрой речью.
Я послушно следовала ее указаниям, чувствуя, как замедляется биение сердца по мере того, как выравнивается дыхание. Я распознала в дыме запах розмарина, но в том, что угадала две другие травы, не была уверена. Наперстянка или лапчатка? Сначала я думала, что пурпурные цветки — это паслен, но нет, это не так. Однако чем бы они ни были, замедленность моего дыхания вызвана не только силой внушения Джейли. Я чувствовала себя так, словно какая-то тяжесть надавила мне на грудь и замедляет дыхание против моей воли.
Сама Джейли сидела совершенно спокойно и смотрела на меня немигающими глазами. Но вот она кивнула, и 'я послушно опустила глаза на неподвижную поверхность воды.
Она заговорила ровным, обыкновенным голосом, снова напомнив мне миссис Грэхем, взывающую к солнцу в кругу каменных столбов.
Слова были не английские и в то же время не совсем не английские. То был чужой язык, но такой, который я должна была бы знать, а слова выговаривались как-то помимо уровня моего слуха.
Руки мои начали неметь; я хотела расправить их и поднять с колен, на которых они лежали, но они не двигались: А голос Джейли все звучал, ровный, мягкий, убедительный. Теперь я знала, что понимаю слова, но до моего сознания они не доходили.
Смутно я соображала, что либо меня гипнотизируют, либо я нахожусь под воздействием какого-то лекарства, мой разум, ощущал некую последнюю опору на границе сознания, противился обаянию сладкого дыма. Я видела свое отражение в воде, зрачки сужены до точечных размеров, глаза широко раскрыты, как у ослепленной солнечным светом совы. Слово «опиум» промелькнуло в угасающем сознании.
— Кто ты?
Я не могла бы сказать, кто из нас задал этот вопрос, но почувствовала, как шевельнулось мое горло, когда я произнесла:
— Клэр.
— Кто послал тебя сюда?
— Я пришла сама.
— Почему ты пришла?
— Я не могу сказать.
— Почему ты не можешь сказать?
— Потому что никто мне не поверит.
Голос у меня в голове сделался еще более теплым, дружеским, влекущим.
— Я тебе поверю. Верь мне. Кто ты?
— Клэр.
Внезапный громкий шум прервал разговор. Джейли вздрогнула и толкнула сосуд коленом.
— Джейли? Дорогая моя? — взывал голос из-за двери, вопрошающий, но повелительный. — Мы должны ехать, моя милая. Лошади уже готовы, а ты еще не одета.
Бормоча себе под нос нечто весьма нелюбезное, Джейли встала и рывком отворила окно; свежий воздух ударил мне в лицо, заставив меня заморгать и немного разогнав туман у меня в голове.
Джейли стояла и выжидательно смотрела на меня сверху вниз, потом протянула руку и помогла мне встать.
— Пойдем, — предложила она. — Ты чувствуешь, что немного не в себе? Это бывает. Полежишь у меня на кровати, пока я буду одеваться.
Я лежала на покрывале у нее в спальне с закрытыми глазами и, прислушиваясь к мелким шумам, которые производила Джейли у себя в гардеробной, думала, какогочерта все это значит. Оно совершенно не имеет отношения ни к фетишу, ни к тому, кто его прислал. Явная попытка установить мою личность. Острота восприятия постепенно возвращалась ко мне, и я подумала, не шпионит ли Джейли для Колама. Положение ее таково, что она в курсе всех дел и секретов округа. А кто, кроме Колама, заинтересован здесь в том, чтобы установить мое происхождение?
Что произошло бы, если бы Артур не нарушил нашего уединения? Не прервал наше «общение с духами»? Услышала бы я где-то в душистом тумане стандартное заклинание гипнотизеров: «Когда вы проснетесь, то ничего не будете помнить»? Но я-то помнила, и я думала.
Расспросить Джейли мне, однако, не представилось возможности. Дверь спальни отворилась, и вошел Артур Дункан. Он направился к двери в гардеробную, постучался и вошел.
Послышался негромкий испуганный вскрик, затем наступило мертвое молчание.
Артур Дункан снова появился в дверях, глаза выпученные и застывшие, лицо такое бледное, что я подумала, не приступ ли с ним какой. Я вскочила на ноги и поспешила к нему, а он тяжело привалился к дверному косяку. Но, прежде чем я подошла к нему, он оттолкнулся от двери и, спотыкаясь, выскочил из комнаты, даже не заметив меня.
Я в свою очередь постучала в дверь. — Джейли! С тобой все в порядке?
Секундное молчание, потом совершенно уравновешенный голос произнес:
— Да, конечно. Через минуту выхожу.
Когда мы немного погодя спустились по лестнице, мы нашли Артура полностью оправившимся, он сидел и потягивал бренди вместе с Джейми. Казался немного рассеянным, словно думал о чем-то своем, но встретил жену милым комплиментом ее наружности и отправил грума за лошадьми.
Когда мы приехали в замок, банкет только еще начался; заместителю прокурора и его супруге указали их почетные места за главным столом. Мы с Джейми, не обладая столь высоким статусом, сели за один стол с Рупертом и Недом Гоуэном.
Мистрисс Фиц превзошла самое себя и сияла от удовольствия, слушая комплименты по поводу блюд, напитков и всего прочего.
Все было и в самом деле великолепно. Я никогда не пробовала жареных фазанов, нафаршированных сладкими каштанами, и уже потянулась было за третьим куском, когда Нед Гоуэн, не без веселого удовольствия взиравший на мой аппетит, спросил, пробовала ли я молочного поросенка.
Мой ответ был заглушен шумом в дальнем конце Холла. Колам встал с места и направлялся ко мне в сопровождении Алека Макмагона.
— Я вижу, что вашим талантам, мистрисс Фрэзер, просто нет конца, — заявил Колам с легким поклоном и широко улыбнулся. — От перевязывания ран и лечения болящих до спасения жеребят. Надеюсь, мы можем теперь рассчитывать и на воскресение мертвых.
