— А знаете, мы ведь и в самом деле кое-чего достигли, — сказала я однажды вечером, пересчитывая заработанные деньги. — Жаль, что поблизости нет театра, мы бы в нем устроили музыкальные представления — фокусник Мурта и его прекрасная помощница Глэдис.
Мурта отреагировал на это замечание со своим обычным упорным безразличием, но то была правда: мы с ним хорошо сошлись. Скорее всего, потому, что цель у нас была общая, — характеры наши являли собой полную противоположность.
Погода все ухудшалась, и мы двигались медленнее, но от Джейми вести так и не приходили. Однажды вечером возле Белладрума, под проливным дождем, мы повстречали цыганский табор.
Не веря глазам своим, я смотрела на пестрые повозки, крытые цыганские телеги, расположившиеся на поляне при дороге. Они выглядели точно так же, как повозки цыган, табор которых каждый год появлялся в Хэмпстед-Даун.
И люди выглядели точно так же: смуглые, оживленные, шумные и приветливые. При звуках, возвестивших о нашем приближении, в окне одной из повозок показалась женская голова. Она оглядела нас, что-то крикнула, и тотчас поляна под деревьями ожила — отовсюду на нас смотрели сияющие улыбками смуглые лица.
— Дайте-ка мне ваш кошелек для сохранности, — сказал Мурта, с мрачным видом наблюдая за приближающимся к нам молодым человеком, который словно и не замечал, что дождь поливает его пеструю рубашку. — И ни к кому из них не поворачивайтесь спиной.
Я насторожилась, но цыгане приветствовали нас бурными телодвижениями и пригласили разделить с ними трапезу. Пахло восхитительно — скорее всего, тушеным мясом, — и я охотно приняла приглашение, хотя Мурта и бормотал сердито, что еще неизвестно, чье это мясо.
Цыгане немного говорили по-английски, гораздо хуже — по-гэльски; объяснялись мы главным образом жестами, прибегая и к некоему жаргону, по-видимому, в основе своей французского происхождения. В повозке, где нас угощали, было тепло и уютно. Мужчины, женщины и дети расселись кто где и ели из мисок, заедая сочное мясо кусочками хлеба. Это оказалась самая вкусная еда, какую мне пришлось отведать за несколько недель, и я наелась буквально до отвала. С трудом набирая в грудь воздуха для пения, я тем не менее подпевала Мурте в самых ответственных местах, предоставив ему вести мелодию.
Наше исполнение было встречено бурными аплодисментами, и цыгане отвечали песней: молодой человек пропел нечто очень жалобное под аккомпанемент дряхлой скрипки. Его пение и игра сопровождались ритмическими ударами в бубен, в который с большой серьезностью била девочка лет восьми.
В своих расспросах по деревням и в коттеджах Мурта был крайне осторожен, но с цыганами говорил совершенно открыто. К моему удивлению, он прямо сказал им, кого мы ищем: высокого мужчину с волосами как огонь и с глазами голубыми как небо. Цыгане, сидевшие вдоль всего прохода, обменялись взглядами, но каждый отрицательно помотал головой. Нет, они его не встречали… Но предводитель, тот самый молодой человек в яркой рубашке, который первым приветствовал нас, знаками дал понять, что пришлет вестника, если им доведется увидеть того, кого мы ищем.
Я поклонилась с улыбкой; а Мурта в свою очередь пообещал соответствующей пантомимой заплатить за такую услугу. Это вызвало одобрительные улыбки, но также и весьма алчные взгляды. Я обрадовалась, когда Мурта заявил, что на ночь мы не останемся, нам надо ехать дальше, спасибо за гостеприимство. Он вынул из споррана несколько монет, позаботившись при этом продемонстрировать, что всего их там жалкая горсть. Раздав монеты и много раз поблагодарив за ужин, мы удалились, сопровождаемые прощальными приветствиями, изъявлениями благодарности и добрыми пожеланиями — во всяком случае, я восприняла их в этом смысле.
Однако в равной мере то могли быть обещания преследовать нас и перерезать нам глотки: Мурта повел себя так, словно подозревал подобный оборот.
Две мили до перекрестка мы проскакали галопом, потом свернули в заросли и сделали хороший крюк, прежде чем снова выехали на большую дорогу. Мурта посмотрел в обе стороны: дорога, над которой навис сырой сумрак, была пустынна.
— Вы и в самом деле считаете, что они гнались за нами? — с любопытством спросила я.
— Не знаю, но, поскольку их по меньшей мере дюжина, а нас всего двое, я решил поступить так, словно они преследуют нас.
Слова его прозвучали вполне резонно, и я последовала за ним без дальнейших расспросов; проделав еще несколько хитрых маневров, мы добрались до Россмура, где и заночевали в амбаре.
Снег выпал на следующий день. Легкий и редкий, он лишь припорошил землю, напоминая муку на полу в мельнице, но на душе у меня стало неспокойно. Тяжело было думать о Джейми, одиноком и бесприютном среди зарослей вереска, вынужденном терпеть зимние бури в одной рубашке и пледе, Которые были на нем, когда его задержал патруль.
Через два дня явился вестник.
Солнце еще стояло над горизонтом, но в скалистых ущельях вечер уже наступил. Под безлистными деревьями лежали такие глубокие тени, что тропу было почти не видно. Из страха потерять вестника в сгущающейся тьме, я шла за ним так близко, что несколько раз наступила ему на длинный подол плаща, который почти волочился по земле. Наконец мой проводник с нетерпеливым ворчанием повернулся и, поставив меня впереди себя, положил мне на плечо тяжелую руку и стал таким образом направлять меня вперед.
Кажется, мы шли очень долго. Я потеряла счет бесконечным поворотам среди нагромождения валунов и завалов бурелома. Шла и надеялась, что Мурта где-то поблизости, хотя бы на расстоянии окрика, следует за нами. Человек, который пришел за мной в таверну, цыган средних лет, ни слова не говоривший по-английски, решительно отказался взять с собой кого-либо, кроме меня, выразительно указав сначала на Мурту, а потом на землю — в знак того, что Мурта должен остаться здесь.
Ночной холод наступал в это время года очень быстро, и даже мой теплый плащ едва-едва защищал меня от внезапных порывов ледяного ветра, который налетал на нас в открытых переходах и на полянах. Я разрывалась между горестными размышлениями о том, каково приходится Джейми в холодные, сырые ночи поздней осени без приюта, и радостным возбуждением при мысли, что снова увижу его. Дрожь то и дело пробегала у меня по спине, но она ничего общего не имела с холодом.
Наконец мой проводник толчком остановил меня, стиснул мое плечо в порядке предостережения, сошел с тропы и исчез. Я стояла терпеливо, для тепла засунув ладони под мышки. Я была уверена, что мой проводник вернется — хотя бы потому, что я ему еще не заплатила. Ветер шуршал в сухих плетях ежевики, словно призрак оленя, мечущийся в страхе перед охотниками. Сырость начала просачиваться сквозь изношенные подошвы моих башмаков.
Мой спутник появился столь же быстро и внезапно, как исчез, жестом призвав меня хранить молчание, так как при его появлении я невольно вскрикнула от неожиданности. Движением головы он велел мне следовать за ним и отвел в сторону голые ольховые ветки, чтобы дать мне пройти.
Вход в пещеру был узкий. На уступе горел фонарь, обрисовывая силуэт высокой фигуры, повернувшейся в мою сторону.
