— Вот как? — Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но в этот момент в толпу, громко хлопая в ладоши, ворвался герр Герстман:
— Сюда, сюда, месье, мадам! Все в сборе, мы начинаем.
Хор торопливо выстроился возле клавесина, а я обернулась к алькову, где пряталась Мэри Хоукинс. Мне показалось, что занавеска дрогнула, но уверена я не была. А когда заиграла музыка и зал наполнился стройным пением, то показалось, что из алькова доносится чистый голос, высокое сопрано, но опять же уверена я не была.
— Очень мило, Саксоночка, — сказал Джейми, когда я, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, присоединилась к нему после концерта. Усмехнулся и покровительственно похлопал меня по плечу.
— Откуда тебе знать? — сказала я, беря с подноса у проходившего мимо лакея бокал вина. — Ты же совсем не разбираешься в пении.
— Ну, во всяком случае, оно было достаточно громким, — невозмутимо ответил он. — Было слышно каждое слово. — Тут я заметила, как он весь напрягся, и обернулась посмотреть, кого же он там увидел.
Только что вошедшая дама была хрупка и мала ростом, она едва доставала Джейми до нижнего ребра. Ручки и ножки — словно кукольные, тонкие, как на китайских рисунках бровки над глубокими иссиня-черными глазами, напоминавшими ягоды можжевельника. И шаг у нее был легкий и немного подпрыгивающий, словно она не шла, а танцевала.
— Аннализ де Марийяк, — любуясь ею, сказала я. — Прелестное создание, не правда ли?
— О да. — Что-то в его голосе заставило меня поднять глаза. Мочки ушей у него порозовели.
— Именно над ней ты одерживал свои первые романтические победы во Франции? — язвительно спросила я.
К моему удивлению, он рассмеялся. Услышав этот звук, дама обернулась, и при виде Джейми на лице ее засияла ослепительная улыбка. Она уже было направилась к нам, но тут ее внимание отвлек некий джентльмен в парике и нарядном шелковом камзоле цвета лаванды — он довольно нахально остановил ее за руку. Перед тем как обернуться к новому своему собеседнику, она кокетливым жестом махнула веером в сторону Джейми.
— Что тут смешного? — спросила я, видя, как он все еще улыбается, провожая глазами нежно колышущиеся кружевные юбки дамы.
Слова заставили его вспомнить о моем присутствии, и он снова улыбнулся — на этот раз мне.
— О, да ничего особенного, Саксоночка. Просто ты сказала о победах, и я вспомнил, что первая моя дуэль, да, по правде сказать, и последняя, состоялась именно из-за Аннализ де Марийяк. Мне было восемнадцать.
Голос его звучал немного мечтательно, и он следил глазами за темным париком с короткими завитками, мелькавшим в толпе. Перед ним склонялись напудренные головы и белоснежные локоны — среди этих пышных волн то здесь, то там мелькали парики с розоватым оттенком — последний крик моды.
— Дуэль? Но с кем? — спросила я, ища глазами возле китайской куколки господина, которому могло бы взбрести в голову продолжить старую ссору.
— О, его здесь нет, — ответил Джейми, заметив и верно истолковав мой взгляд. — Он умер.
— Ты убил его? — Взволнованная, я произнесла эти слова громче, чем следовало бы. Несколько голов с любопытством обернулись в нашу сторону. Джейми подхватил меня под локоть и торопливо отвел к стеклянной створчатой двери.
— Потише, Саксоночка! Нет, я его не убивал. Хотел, — злобно добавил он, — но не убил. Он умер два года назад, от болезни горла. Джаред сказал.
Он вывел меня в сад, на аллею, освещенную фонарями. Их держали слуги, они стояли, словно швартовые тумбы, через каждые пять футов — от террасы до фонтана, которым заканчивалась аллея. В центре, над поблескивающей темной водой выступали туловища четырех дельфинов, поливающих струями довольно раздраженного на вид Тритона, пытавшегося отогнать их трезубцем, впрочем — безуспешно.
— Ну, не томи же меня! — настаивала я, когда мы удалились от террасы на достаточное расстояние. — Что произошло?
— Ладно, так и быть. — Он вздохнул. — Ты, наверное, заметила, что эта Аннализ довольно хорошенькая?
— Правда? Ну, раз уж даже ты так считаешь, придется, видно, признать этот факт, — нарочито ласковым тоном заметила я. При этом глаза мои злобно сверкнули, а рот искривила ироническая усмешка.
— Да. Так вот… Я был в Париже не единственным кавалером, придерживающимся этого мнения. Я совершенно потерял голову. Бродил словно в тумане, караулил на улице, в надежде увидеть, как она выходит из дома и садится в карету. Джаред говорил, что камзол болтался на мне как на вешалке, и вообще я походил на воронье пугало с всклокоченными волосами. — Он бессознательно провел рукой по волосам, прикоснулся к безупречно аккуратному узелку, связанному синей ленточкой и лежащему на шее. — Забывал есть…
— Забывал есть? Господи, похоже, дела твои были действительно плохи, — заметила я.
Он усмехнулся.
— Да. Но стало еще хуже, когда она начала флиртовать с Шарлем Голуазом. Надо заметить, — честно признался он, — что она флиртовала с каждым первым встречным, что было, то было, но, на мой взгляд, слишком часто выбирала этого Шарля соседом по столу, слишком много с ним танцевала и… Ну, короче, Саксоночка, как-то раз поздно вечером я застиг их целующимися на террасе под луной и вызвал его на дуэль.
К этому времени мы уже дошли до фонтана. Джейми остановился, и мы присели на бортик, там, где водяная пыль из толстогубых пастей дельфинов нас не доставала. Джейми опустил руку в темную воду, затем поднял и задумчиво созерцал серебристые капли, стекающие с пальцев.
— Тогда в Париже дуэли были категорически запрещены, как, впрочем, и сейчас. Но удобное местечко всегда можно было отыскать. Выбирать должен был он. Он и нашел, в Булонском лесу. Поляну, рядом с дорогой Семи Святых, ее надежно укрывала от любопытных взоров дубовая рощица. Выбор оружия тоже принадлежал ему. Я предпочел бы пистолеты, но он выбрал шпаги.
— Но почему? Ты достал бы его с любого расстояния! — Я не была экспертом по этой части, но все же кое-что знала о стратегии и тактике фехтования. Раз в два-три дня Джейми с Муртагом упражнялись в саду: со звоном скрещивали они шпаги, парировали удары, прыгали, делали выпады — к вящему восторгу слуг обоего пола, которые высыпали на балкон полюбоваться.
— Почему он выбрал шпаги? Да потому, что владел этим оружием чертовски здорово. К тому же, как я до-гадываюсь, он опасался, что я могу застрелить его по чистой случайности. Он ведь понимал, что убивать его я не собираюсь, просто хочу унизить. Шарль знал, что я прекращу бой после первой же крови, — добавил он. — Нет, он был далеко не дурак, этот Шарль. — И Джейми печально покачал головой.
От влаги, исходившей от фонтана, выбившиеся из моей прически пряди закурчавились и обрамляли теперь лицо облаком мелких локонов. Я отбросила их назад и спросила:
— Ну и удалось тебе его унизить?
— Ранить по крайней мере удалось. — Уловив в его тоне нотку удовлетворения, я удивленно приподняла бровь. — Он обучался этому искусству у самого ле Жене, одного из лучших фехтовальщиков Франции, зацепить его было труднее, чем муху, тем более что я фехтовал правой. — Он снова провел рукой по волосам, словно проверяя, в порядке ли прическа. — Помню еще, волосы у меня растрепались, сломалась шпилька, а ветер дул прямо в лицо, и я видел перед собой просто белое пятно, Шарль был в белой рубашке. Пятно, делающее выпады и верткое, точно гольян. Ну а потом я все же его достал… Знаешь, как прокалывают рыбу острогом? Он так взвыл, словно я пронзил его насквозь, хотя я точно знал, что только задел по руке. Тут наконец я убрал волосы с лица и, обернувшись, увидел, что на краю лужайки стоит Аннализ. Глаза у нее были огромные и темные, как озера. — Он указал на отливающую серебром гладь воды. — Так вот, я убрал шпагу, откинул волосы и стоял, ожидая, что она бросится ко мне в объятия…
