— А заботиться о собственном доме… разве это не значит приносить пользу? Быть замужем, разве это для тебя ничто? — Лента, перехватывающая его волосы, лопнула, и они вырвались на свободу, обрамив пылающим ореолом лицо. Он глядел на меня, грозно сверкая глазами, и напоминал в этот миг ангела мести.
— Но разве быть моим мужем — достаточное для тебя занятие? — холодно парировала я. — Что-то незаметно, чтоб ты торчал дома весь день, окутывая меня обожанием! Какая чушь!
— Чушь? Что такое чушь?
— Ну, ерунда, бессмыслица. Дрянь. Одним словом — тьфу! Ладно, не смеши меня. Мадам Вионе присматривает за всем в доме и делает это раз в десять лучше, чем я.
Это являлось столь неоспоримой истиной, что он на какое-то время затих. Только смотрел на меня, сверкая глазами и беззвучно шевеля губами.
— А… значит, так… А что, если я запрещаю тебе идти туда?
На мгновение я растерялась. Затем взяла себя в руки и оглядела его с головы до ног. Глаза у Джейми потемнели, крупные чувственные губы сжались в плотную линию. Плечи широкие, прямые, руки скрещены на груди. Прямо-таки чугунная статуя. «Запрет» — это слово как нельзя более ему подходило.
— Ты мне запрещаешь? — Напряжение нарастало. Я смотрела ему прямо в глаза. Мне страшно хотелось моргнуть, но чтоб доставлять ему такое удовольствие, отвести глаза первой?.. Нет, никогда! А что делать, если он действительно запретит? Тут в голове пронеслось сразу несколько вариантов: вонзить ему между ребер нож из слоновой кости для разрезания бумаг, поджечь дом, чтоб он сгорел вместе с ним. Лишь один выход я отвергала напрочь — подчиниться.
Он выдержал паузу, затем набрал в грудь побольше воздуха. Руки были сжаты в кулаки, и он медленно, с видимым усилием, начал разжимать их.
— Нет, — сказал он, — я не запрещаю… — Голос его слегка дрожал. — Но что, если я попрошу тебя?
Я опустила глаза и уставилась на его отражение на полированной поверхности письменного стола. Сначала идея посещения больницы казалась мне просто занятной, приятной альтернативой бесконечным сплетням и интригам парижской знати. Но теперь… Руки мои тоже непроизвольно сжались в кулаки. Теперь я не просто хотела работать, мне было это жизненно необходимо.
— Не знаю… — выдавила я наконец.
Он глубоко вздохнул.
— Ты все же подумай об этом, Клэр. — Я чувствовала на себе его взгляд. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я кивнула:
— Подумаю.
— Ну и хорошо. — Напряжение спало, он резко отвернулся. И стал бродить по кабинету, беря в руки разные предметы и ставя их куда попало, наконец подошел к лестнице у книжных полок и привалился к ней. Начал разглядывать переплетенные в кожу корешки с названиями. Я осторожно приблизилась и положила ему руку на плечо:
— Джейми, я не хотела тебя огорчать.
Он взглянул на меня и криво усмехнулся:
— Да ладно! Мне тоже вовсе не хочется сражаться с тобой, Саксоночка. Наверное, просто я вспыльчив и чрезмерно чувствителен. — Он извиняющимся жестом похлопал меня по руке, затем отошел и уставился на письменный стол.
— Ты слишком много работаешь, — с состраданием заметила я, следуя за ним.
— Дело не в этом. — Покачав головой, он начал перелистывать страницы огромного гроссбуха, лежавшего посередине. — Что касается бизнеса, то тут все в порядке. Да, работы много, но я справляюсь. Что же касается этого… — Он указал на пачку писем под алебастровым пресс-папье. Оно было сделано в форме белой розы — символа дома Стюартов. Там были письма от аббата Александра, от графа Мара и других известных якобитов, и в каждом — завуалированный вопрос, туманные намеки и обещания, противоречивые предположения… — Ощущение такое, будто я сражаюсь с ветряными мельницами! — с горечью воскликнул Джейми. — Другое дело настоящая схватка! Там, где могут пригодиться твои руки! А это… — Выхватив из ящика письменного стола пачку писем, он подкинул ее вверх. По комнате гуляли сквозняки, бумаги зигзагом порхали вокруг, залетали под мебель, оседали на ковер. — Тут совершенно не за что уцепиться, — беспомощно произнес он. — Я могу переговорить с тысячью людей, написать сотню писем, упиться с Карлом до чертиков, но так и не понять, сдвинулось дело с мертвой точки или нет.
Я решила оставить письма в покое — придет служанка и уберет их.
— Джейми, — как можно мягче произнесла я. — Что же еще нам остается делать? Только пытаться.
Он слабо улыбнулся и опустил руки на стол.
— Знаешь, я рад, что ты сказала «мы», Саксоночка. Иногда я чувствую себя таким страшно одиноким…
Я обняла его за плечи и прижалась лицом к спине:
— Ты же знаешь, я не позволю тебе чувствовать себя одиноким. И потом, именно я втянула тебя в эту историю…
Я почувствовала, как спина его затряслась от смеха.
— Да уж! Кто, как не ты… Но я не держу на тебя зла, Саксоночка. — Обернувшись, он нежно поцеловал меня в лоб. — Ты выглядишь усталой, mo duinne. Ступай ложись. Я еще немного поработаю, а потом приду к тебе.
— Хорошо. — Я действительно чувствовала себя усталой, хотя хроническая сонливость, преследующая меня на ранних стадиях беременности, исчезла и днем я так и кипела энергией и спать не хотелось вовсе.
Уже выходя, я остановилась у двери. Джейми стоял у стола, просматривая записи в гроссбухе.
— Джейми! — окликнула я его.
— У-у?
— Джейми, я обещала, что подумаю насчет больницы. Ты тоже подумай, ладно?
Он обернулся ко мне, бровь настороженно приподнята. Потом улыбнулся и кивнул.
— Скоро приду к тебе, Саксоночка, — ответил он.
На улице снова стояла слякоть, сыпал дождь со снегом, мелкие его крупинки барабанили в окна и шипели в камине, когда порывы ночного ветра затягивали их в трубу. Ветер разбушевался не на шутку, он стонал и завывал в дымоходах, но от этого в спальне казалось еще уютнее. Постель, оазис тепла и комфорта, была покрыта одеялами на гусином пуху. А еще огромные пышные подушки и Джейми, посапывающий рядом и источающий тепло, словно электрообогреватель.
Большая рука нежно погладила меня по животу, ее тепло просачивалось сквозь шелк ночной рубашки.
— Не здесь. Нажми-ка тут, посильней. — Я взяла его руку и прижала к животу чуть ниже, там, где прощупывалось небольшое округлое затвердение размером чуть больше грейпфрута.
— Да, чувствую, — пробормотал он. — Он и вправду тут. — Уголки рта растянулись в довольной улыбке. — А он двигается уже или нет?
Я покачала головой:
— Пока нет. Но будет, примерно через месяц, если верить твоей сестре Дженни.
— M-м… — Он наклонился и поцеловал округлость. — А что ты думаешь насчет Далхузи, а, Саксоночка?
— Далхузи? В каком смысле? — удивилась я.
— Ну, в качестве имени. — Он похлопал меня по животу. — Ведь придется давать ему какое-то имя.
