Что побудило его так поступить? Неужели у человека, который является другом Генриха Наваррского, не нашлось на примете другой невесты – не обедневшей, более красивой, менее покорной чужой воле? Или же ему и необходима покорность? Граф говорил с Колетт лишь однажды, на том проклятом балу. Больше она не выезжала ни разу. Девушка молилась целыми днями, готовясь к поспешному замужеству, которое свершалось так быстро, словно Колетт и граф… согрешили.
Колетт была невинна, однако теплые отношения со служанками и мадам Ромей сослужили прекрасную службу. Она знала: бывает плотский грех, который многие считают наслаждением, и лишь после свадьбы он перестает быть грехом и становится частью супружества. И если свадьбу справляют быстро, значит… значит, возможно, между мужчиной и женщиной произошло нечто запретное.
Что случилось между нею и графом де Грамоном, что?! Дерзкий и глупый разговор?
И Ноэль все не ехал…
За два дня до торжества граф прислал Колетт подарок – шкатулку, завернутую в отрез огненного шелка. Когда Колетт развернула шелк и откинула крышку шкатулки, то не смогла сдержать восхищенного вздоха. На плотной темной подушечке переливались драгоценными искрами изумрудное ожерелье, браслет и серьги; к подарку прилагался листок бумаги, на котором изящным почерком было начертано всего три слова: «К вашим глазам».
Граф запомнил, что глаза у нее зеленые, или спросил у матушки? Чего он хочет?
По всей видимости, заполучить покорную, подвластную ему невесту. Невесту, чье понятие о долге так велико, что она выйдет замуж для спасения семьи. Глупцу не нужна женщина умнее него, а значит, Колетт придется делать вид, будто глупа.
Ноэль не приехал и в утро того дня, когда должна была состояться свадьба. Расстроенная, подавленная Колетт стояла посреди своей спальни, которая оставалась чужой, и позволяла суетившимся вокруг служанкам расправлять складки на юбках, укладывать волосы, пудрить ей щеки… Когда на шею легло холодное ожерелье, Колетт вздрогнула и невольно прикоснулась к тяжелым зеленым камням. «К вашим глазам»…
Денек выдался ясный и звонкий, как медный таз. Облака поднялись высоко, и долины расстилались внизу, похожие на скромные покрывала. Колетт спустилась вниз, где ее аккуратно усадили в карету (предстояло преодолеть около двух лье до церкви, и проделать такой путь пешком или даже верхом было бы ей очень трудно), положила руки на колени и стала смотреть прямо перед собой. В голове ощущалась пустота, звонкая, как горный воздух.
Он не приехал. Ноэль не приехал…
Матушка промокнула глаза платочком.
– Ты прекрасна, Колетт, – пробормотала она, впервые в жизни, пожалуй, говоря дочери о том, что она красива. – Ты прекрасна…
Колетт посмотрела на свои юбки – оттенки слоновой кости и бледно-серого с гладкой вышивкой показались предвестием зимы и холодной тоски, которая ожидает ее в будущем.
– О, матушка! – вырвалось у Колетт. – Матушка! Пожалуйста! Прошу вас!
– Что такое? О чем ты просишь? – удивилась мать.
– Я не желаю выходить за него! Я не знаю его вовсе!
– Колетт! – строго произнесла госпожа де Сен-Илер. – Тебе ведом долг? Не желаю ничего слышать. Ты исполнишь то, что надлежит.
И в этот миг стало понятно, что мольбы не помогут. Будущее вдруг представилось Колетт с кристальной ясностью – будущее, в котором не существовало Тристана и Изольды. Сегодня она расстанется с этой мечтой и этой сказкой. Сегодня.
До самой церкви Колетт молчала.
Кафедральный собор в Лескаре уже подвергался набегам особо пылких протестантов, однако здесь можно было проводить венчание. Сквозь застилавшую глаза пелену Колетт едва видела серые стены собора, освещенные солнцем. Дядя, приехавший ранее верхом, помог сначала Элеоноре, а затем племяннице выйти из кареты. Колетт пошатнулась и еле устояла на ногах. По всей видимости, гости собрались внутри, ожидая появления невесты; на площади остались только пришедшие поглазеть и поклянчить простолюдины. Элеонора клюнула дочь сухими губами в щеку и направилась в церковь, а Колетт остановилась, не в силах сделать и шага.
– Ты можешь идти? – склонившись к ней, спросил дядя, который, кажется, понял все.
Колетт молчала. Если сейчас она упадет без чувств на ступенях церкви, это будет сочтено обычным волнением невесты. Все равно придется вставать и идти к алтарю. Нет выхода. Выхода нет…
Лихорадочные размышления Колетт прервал громкий стук копыт. Всадник на взмыленной гнедой лошади вылетел на маленькую площадь перед собором, спрыгнул, кажется, еще на ходу и, бросив поводья мальчишке, побежал к ступеням.
– Колетт! О, моя маленькая кузина! Я успел!
Мир внезапно стал осязаем и точен; Колетт увидела, как от шкуры лошади валит пар, как прыгают по камням воробьи и как блестят глаза Ноэля. Вырвав свою руку из руки дяди, она качнулась к кузену.
– Ноэль!
– Я так спешил, но задержался, увы! – Подбежав, он схватил ее ладони. – Как я рад, что успел!
– Ноэль, – благосклонно произнес дядя, – ты действительно сдержал обещание. Что ж, пройди теперь в церковь.
– Я только лишь пожелаю удачи Колетт. Минуту, отец! Я помогу ей войти.
Дядя кивнул, не усмотрев в просьбе ничего плохого, и, поднявшись к дверям церкви, исчез за ними.
– О, Ноэль, – прошептала Колетт, чувствуя, как исчезнувшие было силы возвращаются. Рядом с ним она все могла! – Я так боялась, что ты не успеешь!
– Но я успел, дорогая моя кузина! Спешил так, что едва не загнал лошадь. А хотя бы и загнал! Разве ты думаешь, для тебя мне было бы жалко лошади?
– Ноэль, ты… Я выхожу замуж за этого человека… я не знаю его совсем… – дыхание прерывалось, и оттого, что лицо возлюбленного так близко, Колетт теряла слова.
– Граф де Грамон, говорят, не так плох, как кажется с виду, – заметил кузен. – Наш принц его выделяет, и это не самый плохой католик, которого я видал. – Серые глаза его смеялись. – Не бойся, Колетт. Я знаю, ты волнуешься, но вот увидишь, любовь придет к тебе! О, ты еще не знаешь любви, но когда она явится, ты не сможешь отвести от нее глаз! А твой жених…
– Я знаю любовь, Ноэль! – воскликнула Колетт, сжимая его пальцы в толстых перчатках. – О чем ты говоришь, о чем? А как же… как же то, что ты говорил мне ранее?
– О чем ты, Колетт? – удивленно спросил Ноэль.
– Тогда… – Девушка запнулась. – Тогда, на балу, год назад.
Ноэль смотрел непонимающе. И Колетт заговорила, торопясь сказать то, что хочет, пока страх не замкнул уста:
– Ты сказал… Я думала тогда, что мы с тобою… О, Ноэль… Я не желаю, не желаю становиться женой де Грамона! Если ты увезешь меня… Если мы с тобой… Увези меня! Сейчас же!
– Ты так волнуешься, дорогая кузина, – сказал Ноэль, улыбаясь. – Я понимаю это волнение. Не бойся, я буду смотреть на тебя.
