Мисс Гастингс молчала, но сдаваться не собиралась — просто мучительная борьба между страстью и отвращением от всякой тени бесчестья на время лишила ее языка.
Сэр Уильям думал, что почти одержал верх.
— Одно слово, — сказал он. — Одна улыбка — мне будет этого довольно. Тебя бьет дрожь. Положи голову мне на плечо. Подними лицо к лунному свету. Взгляни на меня — только раз.
Она подняла голову. Ее глаза в лунном свете блестели от влаги. Баронет, приняв слезы за признак слабеющей решимости, попытался осушить их поцелуями. Мисс Гастингс выскользнула из его объятий, как призрак.
— Если я останусь хоть на мгновение, то бог весть что наговорю или сделаю, — промолвила она. — Прощайте, сэр Уильям. Умоляю вас за мною не следовать. Ночь светла; я не боюсь никого, кроме самой себя. Через час я буду в Заморне. Прощайте… думаю, навсегда.
— Элизабет! — воскликнул сэр Уильям.
Еще миг она медлила, не в силах уйти. Темное облачко закрыло месяц. Через две минуты он выглянул снова.
Сэр Уильям посмотрел туда, где только что стояла мисс Гастингс. Ее не было. Скрипнули воротца. Сэр Уильям яростно чертыхнулся, однако за нею не пошел. Там, где она его оставила, он и просидел до утра, недвижный, как старый тис, распростерший темные ветки над головой. Наверное, сэр Уильям провел ночь в мире и безмятежности — церковь, могилы и деревья были тихи как смерть, и лишь надгробие леди Розамунды возглашало в свете луны: «Воскресну!»
Глава 5
А теперь, читатель, позволь пригласить тебя в библиотеку, где сидит рослый мужчина; на столе перед ним письменный прибор, в руке гусиное перо. За спиной у рослого мужчины стоит низенький, держа зеленый портфель с бумагами, которые он по одной подает сидящему на подпись. Сцена немая. Она длится так долго, что вам уже кажется, будто актеры — куклы. Они напоминают те безгласные аллегории, которые Толковник показывал Христианину, или старые голландские полотна с призраками, играющими в кости или кегли через сто лет после своей смерти. Наконец тишину нарушает вздох, вырвавшийся из широкой груди рослого.
— Сдается мне, — говорит он, — ваш портфель бездонный.
— Терпение, отвечает низенький. — Просто некоторые слишком быстро устают. Велика ли забота — поставить подпись?
— Другое перо, — требует рослый, отбрасывая то, что у него в руке.
— Если все время менять перья, мы никогда не закончим, — ворчит низенький. — Ваша светлость не может писать этим?
— Глядите сами, — следует ответ. От какого-то особо залихватского росчерка перо расщепилось пополам.
— Аккуратнее надо писать, — замечает низенький, подавая тем не менее новое перо.
Пантомима возобновляется. Через некоторое время ее однообразную монотонность нарушает тихий стук в дверь.
— Войдите, — говорит рослый.
— Очень не ко времени, — бормочет низенький.
Дверь отворилась. Вошедшая дама прикрыла ее за собой и почти бесшумно двинулась по мягкому ковру. Она высока и степенна. На ней шляпка с черными перьями и откинутой назад вуалью.
— Доброе утро, — проговорила дама, кладя руку на стол.
— Доброе утро, — ответил рослый джентльмен, подписывающий бумаги, и на этом разговор окончился. Тот, что с зеленым портфелем, отвесил раздраженный, но, безусловно, почтительный поклон, дама в ответ процедила неразборчивое приветствие. Минуту она стояла у стола, рассеянно следя за движениями пера, затем отошла к камину и некоторое время перебирала монеты и раковины на полке, а также изучала три бронзовых бюста, поставленных там для украшения. Наконец она развязала ленты шляпки, сняла с плеч боа, бросила его вместе с шалью на козетку у камина, села и застыла в полной неподвижности.
Все когда-нибудь завершается; вот и зеленый портфель наконец опустел.
— Я дал вашей светлости последнюю бумагу, — сказал мистер Уорнер, когда его повелитель с обреченным терпением обернулся, ожидая еще и еще документов.
— Хвала Богу милостивому, — торжественно проговорил король.
Мистер Уорнер, который сегодня был в прескверном состоянии духа, не снизошел до ответа, лишь демонстративно запер портфель, надел перчатки и, сухо поклонившись, вымолвил:
— Желаю вашему величеству приятно провести время.
Засим последовал еще один молчаливый поклон даме, и премьер Ангрии наконец попятился к выходу.
Когда дверь за ним затворилась, герцог закинул ногу на ногу, положил локоть на спинку кресла и полуобернулся к величавой посетительнице.
— Сегодня этот коротышка чертовски брюзглив, — с улыбкой сказал он. Дама выдавила что-то невнятно-утвердительное и осталась сидеть, глядя в окно напротив. Герцог, протянув руку, вытащил из-под груды книг и бумаг огромный фолиант.
— Полагаю, вы уже видели новые карты? — спросил он, раскрывая толстый переплет. — Это гордость моей жизни, они так великолепно точны.
Дама поднялась, подошла к столу и, нагнувшись над плечом герцога, стала смотреть, как он переворачивает страницы.
— Их составили лучшие военные картографы Ангрии, — продолжал его светлость.
— Наверное, они хороши, — заметила дама.
— Хороши! Они великолепны, превосходны! — воскликнул монарх. — И качество гравюр выше всяких похвал. Гляньте вот сюда и сюда — какая четкость.
И он принялся водить унизанным перстнями пальцем по горным хребтам, рекам и границам необитаемых земель.
— Очень четко, — согласилась дама.
— А главное, точно, — добавил ее собеседник. — Никаких измышлений, никаких романтических выдумок. На эти карты можно положиться. Ручаюсь, если бы картографы посмели дать волю фантазии, Энара задушил бы их собственными руками. Возьмите стул, Зенобия, и я покажу вам все, с моими карандашными пометками.
Зенобия придвинула стул, села, положила руки на стол, склонила голову и приготовилась смотреть.
— Сперва снимите шляпку, — сказал его величество. — Тень от перьев падает на бумагу — так вы ничего не разглядите.
Она молча сняла шляпку и бросила ее на пол. Начался процесс демонстрации карт и объяснения того, что на них изображено. Другими словами, его величество сделался невыносимо нуден. Зенобия внимала с образцовым терпением, тем более примечательным, что венценосный лектор, как все законченные педанты, требовал от слушательницы полнейшей собранности: то и дело задавал вопросы, дабы убедиться, что она поняла каждое его слово, и негодовал, если ответ был недостаточно быстрым или точным.
— Зенобия, надо было лучше слушать. Я все подробно объяснил пять минут назад.
— Просто повторите еще раз.
И его величество тем же неспешным менторским тоном изложил все по второму разу. Примерно через четверть часа Зенобия вновь допустила промах. Ее просьба что-то объяснить подействовала на августейшего наставника как электрический разряд. Он отбросил карандаш, возвел очи горе, развернулся вместе с креслом к камину и уведомил Зенобию, что «коли она не понимает этого, то игра окончена». Затем его величество схватил кочергу, яростно разворошил и без того жарко пылающие уголья и продолжил:
